А что друзья? Мишка Рашников, Колька Федотов. Мошников… Мишка в ремеслухе… в училище учится, в Тянске. На столяра. Никогда особо с ним не дружили, так, приятельствовали, и то потому, что в один кружок ходили. Да и не видались давно уже — целую жизнь. Ну да, с тех пор как Рашников в Тянск уехал, тетка там у него. Хотя… нет, по осени как-то встретились в клубе на танцах. Повзрослел Мишка, не то чтобы вытянулся — наглее как-то стал, выпендрежнее. Пальто себе черное справил, сапоги хромовые, кепку-«лондонку» и белый пижонский шарф. В уголке рта сигаретка-«гвоздик» прилипла… Так блатные ходят. Или приблатненные… Смог бы Мишка Дом пионеров ограбить? А черт его знает… Наверное, смог бы. Только вот нет его в городке. Да и радиолампы, и фотики старые ему ни к чему. Вот «Спидола» — другое дело. Но ради этого на кражу со взломом идти?
Максим поднялся с койки, натянул трико. Пробежаться, что ли? Нет, лучше Горького почитать, вдруг вопрос по нему на экзамене попадется? Там по Горькому много…
Так, вот и хрестоматия, на столе, как раз на нужной странице открыта. Пролетарский писатель Алексей Максимович Горький родился… уехал… Капри… «На дне»…
А Колька Федотов? А Ванька Мошников?
…изображение сурового быта рабочего класса…
Колька — темная лошадка. Ни с кем особо не дружит, все время сам по себе, наособицу. Рыбалку любит — да и в кружок недолго ходил. Мог украсть? Кто его знает…
…в романе «Жизнь Клима Самгина» великий пролетарский писатель описывает…
Мошников? По мелочи хулиганит, и дружки у него такие же. Мог и этот… Но только если что плохо лежит. Но чтобы забраться да замки ломать — пожалуй, нет.
…встречался с Владимиром Ильичем… вред богостроительства в литературе…
— Макс! — снаружи послышался звонкий голос сестренки Кати. — Макс, ты проснулся уже?
— Занимаюсь, — он отложил книжку, распахнул дверь.
Катя немедленно заглянула внутрь:
— Ого — хрестоматия!
— А ты думала!
— Есть будешь? Я глазунью приготовлю. Мама на работе уже — у них там отчет какой-то.
— Глазунью, говоришь? Ну, давай.
Щурясь от солнца, Максим невольно залюбовался сестрой: высокая, стройная, с распущенными по плечам волнами светлых спутанных со сна волос, она выглядела чуть старше своих четырнадцати лет и уже притягивала взгляды парней. Конечно, приятно иметь такую красавицу-сестру, однако за девкой глаз да глаз нужен!
А как ей шло синее ситцевое платье! Вот вроде бы и простое, и чуть маловато уже…
— Ты что смотришь-то? Не нравится глазунья, могу омлет.
— Нет, уж лучше глазунью.
— Как скажешь. Ну и бардак тут у тебя! И как ты только тут что-то находишь?
— Да легко! — юноша усмехнулся и показал сестренке язык. — Бардак, говоришь? А у тебя на голове — «колдунья»! Прическа, конечно, модная, не спорю, но ходить в таком виде по улицам в нашем городке не рекомендуется.
— Вот дурак-то! — без всякой обиды рассмеялась Катя. — А еще взрослый… почти. Косу-то я заплету, а вот ты когда порядок наведешь в сарайке?
— Да я…
— А! Сам не знаешь. То-то! Ну, жду на завтрак. Читай свою хрестоматию.
Рано повзрослела сестренка… Теперь по попе не шлепнешь! Да и с сараем вишь как утерла!
Усевшись на койку, Максим бросил беглый взгляд на свое летнее обиталище и вздохнул. Чего тут только не было! Накопилось за много лет. Велосипедные колеса, ржавые рамы, неисправный насос (все руки не доходили починить), старые часы-ходики, радиолампы, еще какие-то детали, пачка старых журналов для радиолюбителей, заигранные до полной невозможности грампластинки, даже довоенный патефон со сломанной иглой и много чего прочего. Что-то — действительно нужное, а что-то — откровенный хлам, который, однако, рука не поднималась выкинуть. А вдруг да сгодится? Выкинуть-то легко, а потом обыщешься!
Максим покачал головой: ишь ты — бардак. Кому бардак, а кому — так надо. Все вещи — на своих местах, что понадобится — всегда отыскать можно. Хотя сестрица иногда приникала в сарай и даже в отсутствие брата что-то брала — обычно журналы или открытки… Вот и вчера, верно, заглядывала — вон, чемодан не так лежит, он должен строго у стеночки стоять, а не так вот…
Пнул чемодан ногой — тот быстро переместился на свое место. Максим опять завалился на койку и, закинув руки за голову, уставился в потолок. На губах его блуждала немного глупая, но счастливая улыбка. Лежал он, вчерашний день вспоминал, озеро. Лидию Борисовну… Лиду. Как там у Ярослава Смелякова? «Хорошая девочка Лида»…
Как они вчера целовалсь! Даже представить невозможно, чтобы вот так… А может, ничего и не было? Показалось все, приснилось? И Лида приснилась, и желтое бикини в горошек, как у Бриджит Бардо, и бесстыдно-темная ямочка пупка. И волнующе-упругая грудь, и все, что там дальше было…