Конюшня располагалась метрах в двадцати от двухэтажного деревянного здания старой школы, на пологом склоне холма. К двухстворчатым деревянным воротам вела песчаная дорога с накатанной тележною колеей. На воротах висел большой амбарный замок.
— Сейчас откроем. — Ревякин вытащил из кармана ключ. — Мы ж тут осматривали.
В распахнувшихся воротах тут же возникла пегая конская морда! Сверкнула зубищами, заржала…
— Тихо, тихо, Пегас. Свои.
Погладив лошадь по гриве, милиционер обернулся:
— Ну, заходите. Это Пегас — школьный мерин. У, старичок… Жаль яблок не принесли — он яблоки любит.
— Кто же теперь с ним? — боком протиснувшись внутрь, поинтересовался Алтуфьев. — Конюха-то я арестую. У вас пока посидит.
— Директор найдет кого-нибудь. Не переживайте, никто Пегаса не бросит. У-у, Пегасище, хороший, хороший… Вон там кандейка Иваныча. Проходите.
— Давай уж на «ты», что ли…
— Угу. Проходи, не стесняйся.
Сильно пахло навозом и еще чем-то кислым — протухшей капустой, похоже. Кислотный запах исходил из большой бочки в углу прилегающего к конюшне помещения с небольшим оконцем, забранном мутноватым стеклом, крепившимся на четырех загнутых гвоздиках. Кроме бочки был еще старый топчан в углу, самодельный покосившийся стол, колченогая табуреточка, а на стене — придавленный кнопками вырезанный из «Огонька» календарь на нынешний, 1963-й, год.
На пыльной столешнице виднелись круглые проплешины от бутылок и стаканов.
— Бутылки со стаканами мы изъяли. В протоколе отмечено.
— Хорошо. А конюх, значит, добрейшей души человек?
— Мухи не обидит. Правда, как выпьет — может и в ухо дать.
— Понятненько.
Ничего интересного или нового ни на конюшне, ни в старой школе следователь не отыскал — все уже было осмотрено весьма тщательно. Еще бы — убийство! Слава богу, не каждый день случается. Наверное, кому-то со стороны сотрудники милиции и прокуратуры, а также судмедэксперт Варфоломеич могли показаться недобрыми и циничными людьми с каменным сердцем, что, однако, было вовсе не так. Убитую девушку жалели все и переживали вполне искренне… Но одно дело — переживать, и совсем другое — работать, раскрывать преступление.
К вечеру Ревякин отвез следователя на квартиру к своей двоюродной тетке, что проживала на тенистой улице Южной, почти у самого клуба. Определившись с бытом, Алтуфьев явился в отделение с утра пораньше и с ходу допросил кое-как проспавшегося конюха.
— Федор Иваныч, так вы с кем пили-то?
— Дак один…
— Что, всю четверть один выкушали? А в школу зачем пошли?
— Я что, еще и в школу заходил? Хоть убей, начальник, не помню! Хоть на куски режь.
Судя по протоколу осмотра, в кандейке Шалькина нашли бутыль с остатками ядреного самогона такой крепости, что, выпив такого, вполне можно было позабыть все на свете. Еще обнаружились следы волочения… Но это Шалькин объяснил — мешки с овсом самолично таскал, мерина-то кормить надо.
Арестовав конюха, Алтуфьев еще раз перечитал протокол осмотра, а также заключение судебно-медицинской экспертизы, из которого следовало, что несчастная девушка имела незадолго до смерти половой контакт, причем насильственного характера.
— Ну Шалькин, ну гад! — ругался начальник. — Он еще и насильник!
Пока вырисовывалась одна довольно простая версия: с обеда конюх изрядно выпил, опьянел и зачем-то пошел в старую школу, где стал домогаться Лиды, а получив от ворот поворот, рассвирепел, изнасиловал девушку, а затем в припадке гнева ударил по голове подвернувшейся под руку статуэткой.
Что ж… Скорее всего, так оно и было.
— Да так, так, — майор довольно кивнул. — Чего тут огород городить? В пьянском-то виде не то еще вытворяют! Вон у нас в Кошкове, в деревне, мужик один жил, дядя Коля Моськин. Золотой мужик! А как-то напился, так троих топором зарубил, а потом полдеревни сжег! Вот так-то. Все водка проклятая. А я всегда говорил: не умеешь пить — не пей.
— Ладно, посмотрим, — задумчиво протянул Алтуфьев. — Пока, похоже, действительно Шалькин. Однако свидетельская база маловата. Надо будет поискать, кого бы еще допросить… Да, а это дело, с нападением на машину, я приостановил.
— Вот, Владимир Андреевич, и правильно! — Верховцев посветлел лицом. — Лучше бы и прекратить вообще. Незачем из-за ерунды «глухаря» на отделение вешать. Не пострадал ведь никто. Из архива ничего не пропало, а что двигатель — так в мастерских починят. Ущерб малозначительный, справку принесли.