Соскальзывая в беспамятство, едва ли способная что-либо ощущать или даже двигаться, Мисси беспомощно скорчилась на дне ялика. И все же она еще цеплялась за «Сиракузский кодекс». Пока я выправлял штурвал, она умудрилась одной рукой ухватиться за левый борт «Рамми нэйшн», укрываясь за ней от огня.
Мой маневр необратимо и полностью обнаружил ее. Она не удержалась за борт и осталась позади, не более чем в двадцати ярдах от конца причала: превосходная мишень. Свет береговых огней омывал ее лицо. Мисси все еще не верила, что такое могло случиться с ней. Она взглянула в нашу сторону, потом на причал и наконец выставила свой бесценный приз как щит между собой и стрелками на берегу. Наверно, это было самое трудное решение в ее жизни. Дотянувшись до весла, явно преодолевая боль, она опустила лопасть в воду у борта ялика. Она не могла бы грести более неумело, даже будь у нее всего одна рука. Лопасть только напрасно резала воду.
Миссис Ренквист, хоть и была сама в опасном положении, заметила ее. Она взвыла, как собака, на которую медленно наезжает машина. Аттик, несомненно взбудораженный, еще вероятнее — бесстрашный, в сущности безмозглый, верный несмотря ни на что, сменил позицию и забыл об осторожности. Он выскочил из-за груды лодок на набережной и помчался по плавучему причалу. Он бежал, пригнувшись, через плечо посылая пули в сторону Ноулса. Ноулс выпрямился в полный рост и отстреливался стоя, выкрикивая проклятия, словно они могли защитить его от пуль. Искры рикошета сверкали вокруг него, но ему было не до того. Его дробовик выбивал щепки из причала впереди и позади Аттика, звенели металлические скрепы. На красивом твидовом жилете начали распускаться цветы черной крови. Ноулс стрелял метко. Каждый выстрел попадал в цель: семь зарядов по девять дробин в каждом. Аттик, поравнявшись с трупом Тедди, медленно отвел прицел пистолета от Ноулса, хотя дробь продолжала рвать на нем жилет.
Тут у Ноулса кончились патроны. Во внезапно наступившей тишине я за шестьдесят или семьдесят ярдов, уже отделявших меня от причала, казалось, услышал металлический лязг бойка, ушедшего в пустой казенник. Конечно, это было невозможно. Дизель тарахтел в нескольких футах над моей головой. Но я видел, как оглядывался, растерявшись на миг, Ноулс. Потом его взгляд упал на коробку с патронами всего в двух ярдах от него.
Но Аттик теперь нацелился на Мисси, как пылающее яростью божество. Смертельно раненный, он должен был понимать, что его тело непоправимо искалечено. Ударная сила выстрелов развернула его к нам. Из углов рта у него текла кровь.
— Дэнни! — вскрикнула Мисси. — Дэнни!
Уже падая, Аттик поднял свой безжалостный пистолет и опустошил обойму, посылая пулю за пулей прямо в Мисси Джеймс, беспомощно болтавшую веслом в каких-нибудь сорока футах от него. Жизнь покинула обоих еще до того, как Аттик ударился лицом о доски причала.
Я мог только смотреть.
Добрая половина пуль попала в нее. При ударе пули с полыми наконечниками раскрываются шляпками грибов, оставляя пробоину, в которую пройдет бильярдный шар. Они ужасно, смертельно искалечили Мисси. И причинили столь же смертельные повреждения «Сиракузскому кодексу». Большая часть пуль, прежде чем попасть в Мисси, попадала в коробку, так что ее тело, на уход за которым тратились такие средства, было изуродовано не только горячими кусками свинца, но и дождем пластиковых осколков и, может быть, летящими частицами бумаги.
Досталось и маленькому ялику. Хватило бы и одной пробоины ниже ватерлинии, но их оказалось несколько. Мертвая, вцепившись в осколки своей мечты, Мисси Джеймс вместе с яликом и «Сиракузским кодексом» погрузилась в воду залива. На поверхности остались лишь осколки крушения, от которых расплывались по воде чернила и кровь: нестойкие волокна мечты, которая наконец доказала свою смертность.
XLIII
«Рамми нэйшн» задом пропятилась через периметр буйков и въехала прямо в верхушку мачты затонувшего «Полосатозадого окуня». Винт прокрутился в остатках такелажа и встал, намотав его на себя. Лязгнув трансмиссией и взвизгнув цилиндром, заглох маленький дизель.
Дэйв из глубины гаснущего сознания почувствовал неладное. Его губы слабо шевельнулись. Тело его было совсем неподвижно.
Так мы и болтались. Около шестидесяти ярдов воды отделяло нас от причала. Слышен был только шум волн. Ртутные лампы высоко над госпитальным судном неплохо освещали цель. Стояла такая тишина, что я подумал: работы в сухом доке приостановились. Может, у нас появились зрители? Может, они вызовут помощь? Или они решили, что мы здесь не стреляем, а снимаем фильм?