Усатый прошел хорошую подготовку. Он избил меня, чтобы овладеть положением, но не убил. Я даже не потерял сознания. После столь нежной встречи он добавил еще немножко, чтобы проводить меня в подвал.
Дом стоял на северном склоне Пасифик-Хайтс, поэтому его подвал был не то, что ваш подвал: из него открывался великолепный вид на мост Золотые Ворота, Сосалито, Бельведер, Анджел-айленд, Алькатрас и на длинную полосу солнечного Беркли до самого северного Эль-Серрито в пятнадцати милях от нас. Я едва начал восхищаться видом, как усатый усадил меня в кресло спиной к нему. Кресло было сделано целиком из полированного тика — очень тяжелое, с широкими подлокотниками и прямой спинкой. Усатый опустил на окно шторы, погрузив помещение в темноту. Там и здесь во мраке мерцали огоньки свечей, воздух постепенно наполнялся запахами сырого торфа и лампового масла. Звякнул засов. Скрипнули дверные петли. Послышался шепот, шорох материи, шаги. Запахи и звуки напоминали ризницу перед самым причастием, и отсюда было так же далеко до спасения. Все стены были от пола до потолка скрыты переполненными книжными полками. По всей комнате в беспорядке стояли туго набитые кресла и заваленные кипами книг столы, но настоящий шедевр мебельного искусства высился на устланном ковром возвышении прямо передо мной. Его окутывала накидка, поблескивающая золотыми и серебряными нитями. Раскрашенный резной орел вцепился когтями в два позолоченных шара на его высокой спинке.
«Ну-ну, — подумал я. — Трон в стране демократии».
Усатый резко развернул Мое кресло точно лицом к трону. Шурша материями и благоухая заплесневелой пробкой, двигаясь как балерина, страдающая ревматизмом, перед нами предстала миссис Ренквист.
Я не удивился — это был ее дом. И все же, если бы я знал меньше, то мог не узнать ее.
Герли Ренквист была задрапирована в пурпурные ткани, такие тяжелые и жесткие, что их складки казались вырезанными из камня. Золотые туфельки на ногах, драгоценное ожерелье из множества нитей скрывает полную грудь. Подвески в том же стиле свисали от мочек ушей почти до плеч. С глазами у нее было что-то не так — я быстро понял, что зрачки их сузились в булавочные головки. В противоположность ее бесстрастному лицу, они светились, как два огонька в глубине стереокартины.
Нижняя губа у меня начала распухать вокруг трещины, оставленной усатым, так что мое «Ренквист» прозвучало скорей как «Венкисс». Она игнорировала приветствие и заняла свое место.
Выждав немного, я спросил:
— Вы, вероятно, ждете, что я о чем-нибудь проболтаюсь?
Она медлительно и высокомерно кивнула, признавая мое присутствие.
— Этот усатый может отвезти вас к Койт-Тауэр, — предложил я. — Там, между началом лестницы Филберта и знаком «Парковка запрещена», лежит куча собачьего дерьма. Встаньте на четвереньки и ешьте досы…
Дворецкий съездил меня по голове над ухом рукоятью пистолета, куда тяжелее Джонова 25-го и, если на то пошло, тяжелее, чем пистолет Экстази. В голове послушно отозвался колокольный звон.
Миссис Ренквист свела кончики пальцев под подбородком и рассматривала меня. Может быть, «рассматривала» — не то слово. Она смотрела, как смотрит человек, только что обливший муравейник бензином и бросивший на него горящую спичку: теперь она устроилась полюбоваться, как он горит.
У меня в ушах еще слышался звон, когда она произнесла бесконечно утомленным тоном:
— Что с тобой, Дэнни?
Я тряхнул головой, словно отгоняя мух.
— С чего ты взял, что можешь чем-то заинтересовать нас? Откуда такая уверенность?
Она перевела внимательный взгляд на тыльную сторону ладони и почесала ее, звеня многочисленными браслетами.
— Ты и в самом деле решил, что знаешь нечто, неизвестное нам?
Мой скромный смешок позволил распухшей губе потереться о зубы.
— Напротив, я уверен, что вам известно гораздо больше, чем мне, миссис Ренквист. Я чуть ли не единственный человек в городе, кому почти ничего не известно. Воистину пустой сосуд. Вам никто не говорил, что упоминание о себе во множественном числе первого лица делает вас претенциозной, как Ричард Никсон?
Она расцвела.
— Лесть, Дэнни, поможет тебе еще меньше, чем неумелые попытки притвориться несведущим.
— Вижу, — отозвался я сквозь дурноту и непрекращающийся звон в ушах. — Но куда, собственно, мы стремимся прийти?
— Ну-ну, Дэниел. Мы стремимся прийти не «куда», а «к чему».
Она тяжко вздохнула.
— Нельзя ли обойтись без этих утомительных предисловий? Может быть, сойдемся на том, что ты знаешь, что мы ищем, и где это находится?
Я покачал головой.
— Почему бы и нет? Но какая вам в том польза? Ведь я, как я не устаю объяснять каждому, кто готов слушать — а не готов никто, — не имею и никогда не имел представления, что происходит.
Ее улыбка погасла, и она чуть взмахнула левой рукой. Усатый съездил меня с другой стороны.
Он размахнулся не больше чем на фут, но у меня посыпались из глаз искры, и звон стал вдвое громче.
— Господи, — промямлил я, чувствуя, как стекает по подбородку слюна, — парень хорош. Где вы его взяли?
Она не ответила.
Я спросил:
— Случайно, не в Багдаде?
Она задумчиво нахмурилась.
— Как ты проницателен, Дэнни. Ты почти угадал. В действительности он курд. Конечно, Курдистан и Багдад — разные миры, и все же ты попал почти в яблочко. Может быть, ты бывал в тех местах и знаком с населением?
Несмотря на интонации допроса, фраза прозвучала не вопросом, а светской болтовней за коктейлем. Я не стал отвечать.
Глупо с моей стороны. Она шевельнула рукой. Я получил удар.
— Это был вопрос, — напомнила она.
— Нет, — ответил я, — я никогда не бывал ближе к Курдистану, чем баночка козьего йогурта.
Она улыбнулась:
— Хорошо, что Аттик тебя не понимает. Если бы понял он мог бы ударить тебя… автономно.
Она хихикнула.
— Курды весьма стремятся к автономии.
— Зачем?
— Ты его оскорбляешь.
— Я? Оскорбляю? Аттика? Когда это мухи оскорбляли ослов?
Аттик ударил снова.
Из уха, расположенного ближе к нему, текло не машинное масло, и все же я попытался рассмеяться.
— Ох, боже мой. Миссис Ренквист, вам бы следовало придержать обучение Аттика английскому, пока он кого-нибудь не обидел.
По-видимому, недовольная и этой малостью открывшейся информации, миссис Ренквист с мрачноватым видом откинулась на подушки трона.
— Это ведь был он, не так ли?
— В самом деле, мистер Кестрел, — начала она, — если вы настаиваете…
— Этот шут Аттик…
— Подожди! — приказала она, предотвращая очередной удар.
— …заморочил голову простаку из теленовостей? — Я потряс головой, как отряхивающийся от воды пес. — Черт, не могу вспомнить, как его звали. Но это был не Джеральд. Или Джеральд там тоже был?
Она наблюдала за мной.
Желчь мешала мне говорить.
— Это ведь Аттик по вашему приказу провел фальшивую сделку с Хэйпиком во время войны в Заливе? А не ваш сын?
Герли молчала.
— Я ошибаюсь?
Она извлекла из тени рядом с троном маленький колокольчик.
Я еще не кончил:
— Аттик и Джеральда убил, миссис Ренквист? За то, что он провалил обмен с Рени?
Она стискивала колокольчик обеими руками, прижав пальцем язычок, и смотрела на меня.
— А диктора из «Прогноза прогноза» погоды он убил? Не помню, как ее звали…
— Каррингтон, — спокойно напомнила она. — Кто сказал, что он ее убил?
— Я сказал. Непредвиденная свидетельница? Ему было приказано ее убить или это было автономное решение?
Она выпустила раструб колокольчика и держала его теперь за резную деревянную рукоятку, задумчиво рассматривая меня. Потом она чуть заметно шевельнула кистью, так что колокольчик еле слышно звякнул. Казалось, она решила проверить, насколько тихо он может звонить.
Дверь слева от трона немедля открылась, обнаружив укрытую капюшоном фигуру. Миссис Ренквист томно повела в мою сторону двумя пальчиками. Человек в капюшоне, опустив голову, приблизился. Он него распространялся аромат пачулей.
Неизвестный опустился на колени рядом с креслом и мягко развернул мои руки на подлокотниках ладонями вверх. Я воспротивился. Когда ребро ладони Аттика ударило меня над ухом, человек поднял голову, и я увидел страшные шрамы на лице под капюшоном.