— Скажите мне, Аркадий…
— Аркадий Михайлович Фейгин, — счёл нужным напомнить своё полное имя директор музея.
— Да — да. Так вот, скажите, Аркадий Михайлович, разумеется, как директор директору, — улыбнулся Антыхин. — Вы не удивляйтесь, я этот вопрос задаю всем моим клиентам, если оказываюсь в такой щекотливой ситуации как сейчас. Почему вы одновременно обратились и ко мне и в милицию? Кому из нас вы больше доверяете или не доверяете?
— Понимаете, — замялся Фейгин. — Мы государственное учреждение и обязаны были вызвать милицию. Но, как говорят: «Бережёного и Бог бережёт». Большая у меня надежда на вас, Владимир Олегович. Вы ведь местный Шерлок Холмс, так, во всяком случае, называют вас в нашем городе.
— Вы мне льстите, — иронично ухмыльнулся Антыхин.
— Что вы, какая лесть, — замахал руками Фейгин. — Это, не сомневайтесь, правда. Вы действительно пользуетесь большим уважением у жителей Верхнегорска. Вы помогли многим. А люди, поверьте, не забывают добро.
— Спасибо, конечно, — сухо, сказал Антыхин. — Но давайте не будем задерживаться на моей персоне, а вернёмся к делу. Ещё раз, только спокойно, повторите ваш рассказ.
— Значит, вы нам поможете? — обрадовался Фейгин.
— Значит помогу.
— Благодарю вас! — директор порывисто пожал руку Антыхину.
— Аркадий Михайлович, мы же договорились…
— Виноват, — смутился Фейгин. — Постараюсь унять свою горячность. Буду кратким и точным. Я ведь понимаю, что вас интересуют только факты.
Чтобы успокоиться, Фейгин пригладил рыжеватую бородку клинышком, одним пальцем привычно поправил дужку очков на переносице.
— Понимаете, Владимир Олегович, скифскую чашу передал нам американский миллионер Роберт Слейтер из своей частной коллекции. Его мать родом из Верхнегорска и из уважения к её памяти он сделал музею такой, поистине, царский подарок. Как произведение искусства и с исторической точки зрения, чаша была самым ценным экспонатом, выставленным в нашем музее. Её потеря для меня равнозначна потери чести. Сейчас, конечно, честь не в моде, но мне уже шестьдесят лет и я принадлежу к поколению, для которого такая утрата, что-то да значит.
«Боже мой, — подумал Антыхин, — есть же ещё люди в наше время».
— А теперь, собственно, о краже, — уже менее спокойно, сказал Фейгин. — Она, без преувеличения, потрясла всех сотрудников музея. В то несчастливое воскресенье у нас было много посетителей. Несмотря на то, что сейчас дачный сезон — было несколько экскурсий школьников, так же была группа учащихся из местного колледжа, приходили и случайные посетители. Залы освободились только перед закрытием музея в 18 часов. До 20. 00 я работал в своём кабинете, а затем обошёл всё помещение музея, люблю в конце рабочего дня побыть наедине с историей. Все экспонаты были на месте и скифская чаша, разумеется, тоже. Она у нас была выставлена в центральном зале. Признаюсь, я не удержался от соблазна, чтобы не подержать чашу в руках. Любой историк позавидовал бы мне в эту минуту. Ведь я держал в руках посланца из древней Скифии в наш двадцатый, ой простите, уже двадцать первый век. Существует легенда, что эта чаша принадлежала скифскому мыслителю Анахарсису. Мне об этом её бывший хозяин, американец, рассказал. Легенды иногда соответствуют правде. Так что всё может быть. И ещё, хотя я считаю это несущественным, внутри чаши лежала древнегреческая гемма с изображением молодой женщины…
— Простите, а что такое гемма? — стыдясь своей безграмотности, спросил Антыхин.
— Ну, как вам объяснить. Это украшение величиной с пятикопеечную монету. В Элладе геммы были очень популярны, а в Скифию они попадали разными путями. Так вот, американец считал, что гемма лежала в чаше не случайно. Она, якобы, оберегала чашу от нечистой силы. Я, естественно, не предал этому значения. Гемму из чаши вынул и выставил в зале древнегреческого искусства. А сейчас жалею. Вдруг в этом действительно что-то есть.
Фейгин нервным движением снял очки и протёр стёкла носовым платком.
— Хотя, конечно, всё это ерунда! Суеверие! Историческая судьба чаши никому толком не известна. Очевидно, она переходила из рук в руки, от одного коллекционера к другому, пока её домом не стал наш музей. И вот она снова в чьих-то руках, грязных, разумеется! — неожиданно возмущённо ударил по столу Фейгин.