И они, едва научившись ходить, воинственно размахивали деревянными мечами. Но Анахарсис рос странным ребёнком. Он, конечно, как и другие дети, учился владеть оружием, но в учебных поединках Анахарсис никогда не мог ударить противника, и все синяки и ушибы доставались ему. А вот в джигитовке и скачках он не уступал лучшим наездникам. Как-то мать спросила его:
— Если тебя бьют, почему ты не отвечаешь тем же?
Отрок Анахарсис, удивлённо посмотрев на неё, ответил:
— Ему же будет больно, мама!
И тогда мать прижала сына к себе и заплакала:
— У тебя слишком доброе сердце. Ты никогда не будешь царём.
А он и не хотел царствовать, и, став старше, когда пришло его время, садиться на трон, не колеблясь, уступил власть своему младшему брату Кадуиду. Его уже тогда звала дорога. В детстве мать гречанка часто рассказывала ему о своей прекрасной родине. Ещё не видя Эллады, он навсегда полюбил её. Греция представлялась ему идеальной страной, где Боги и люди живут в согласии и гармонии. Однажды, юношей, ему удалось побывать в Ольвии, греческой колонии на берегу Понта Эвксинского. Очарованный городом, он бродил по невиданным ранее мощёным дорогам, с трепетом входил в греческие храмы, удивлялся баням и чистым светлым домам. Рассказы матери, ожили наяву и приобрели материальность. «Вот оно — идеальное государство!» — пело его сердце. Недостатков он не замечал. Слишком очевидным был контраст между его родиной и Элладой. С восхищением он смотрел на точёные тела атлетов, с интересом вслушивался в мелодичные песни женщин. При желании он мог прикоснуться к чудесам, которые его окружали. Ведь они были, совсем рядом — скульптуры и амфоры, тонкие ткани одежд и маленькие геммы, с изображением богов и людей, сделанные из стекла и камня, изящные фонтаны, освежающие площади Ольвии…
Задумавшись, Анахарсис не услышал, как над его головой просвистел аркан, брошенный чьей-то умелой рукой. Кожаная петля крепко обхватила шею. Мир покачнулся перед его глазами и исчез, словно лопнул, как пузырь огромной бескостной рыбы — АНТАКАИ. Наступило ничто.
Когда сознание вновь вернулось к Анахарсису, первое, что он увидел, было грязное бородатое лицо, склонившееся над ним. Он уже понял, что произошло. Анахарсис попал в руки грабителей. Без роду и племени, эти шакалы степи в ожидании лёгкой добычи скрывались за холмами или в высокой траве. Как правило, они нападали, уподобляясь стае зверей, на отставших, по разным причинам, от купеческих караванов состоятельных путешественников. Анахарсиса они приняли именно за такого несчастного. Но, обыскав своего пленника, они испытали жесточайшее разочарование. Ни золота, ни серебра, ни даже монет в виде наконечников стрел, так называемых монет — стрелков, грабители не обнаружили ни в его одежде, ни в котомке. Разъярённые они жестоко избили Анахарсиса. А потом спохватились и стали спорить: то ли привести пленника в чувство и доставить в землю АНДРОФАГОВ, чтобы продать в рабство, то ли просто добить его. Посмотрев на своих измождённых лошадей с впалыми боками, грабители всё больше склонялись к убийству. Анахарсис уже приготовился принять смерть, как вдруг в воздухе почувствовалось какое-то движение. Что-то грозное катилось по степи. Вначале содрогнулась почва, а затем, среди внезапно наступившей тишины, послышался всё более нарастающий гул. Грабители обеспокоено начали осматриваться по сторонам. Внезапно, из-за гряды холмов, выскочил табун ТАРАНДРОВ, самых тяжёлых и опасных животных, которых в то время знала степь. Но даже тогда тарандры были редкостью. Они могли менять цвет шерсти, смотря по месту, где находятся. Величиною они были с огромного быка, а складом головы похожи на оленя. Их кожу не могли пробить ни стрела, ни копьё, такая она была прочная и толстая. Поэтому люди на них почти не охотились. Сейчас их шерсть была жёлто-зелёной, под цвет степной травы. Упрямо наклонив головы, с выставленными вперёд острыми ветвистыми рогами, они мчались прямо на людей. Грабители, позабыв о пленнике, кинулись к своим лошадям, но перепуганные животные становились на дыбы, шарахались в стороны, жалобно ржали. Тогда растерявшиеся грабители побежали к реке, надеясь найти в ней защиту. Анахарсис, моля Богов о спасении, упал лицом на землю, прикрыв затылок руками. Табун со страшным грохотом пронёсся над ним, сметая всё на своём пути…
И вот, наступила тишина, только вдалеке приглушённо посапывали тарандры. Анахарсис осторожно приподнял голову. Взору его открылась страшная картина: у берега реки лежали растоптанные тела его врагов, лошади, видимо, успели разбежаться в разные стороны, только один жеребец забежал по брюхо в реку и сейчас трясся мелкой дрожью. Не понимая, почему он ещё жив, Анахарсис стал на колени и ощупал себя. Тело ныло от ударов грабителей, но тарандры не тронули его. Едва успев поблагодарить Богов за спасение, он увидел, что грозные животные вновь возвращаются. Их бег был уже не так стремителен, но опасность от этого не становилась меньше. Жеребец, стоявший в реке, едва начав успокаиваться, опять стал подрагивать всем телом. В этот раз Анахарсис не склонил голову и, не потому что был безрассудно смел. Избитое тело притупило чувство страха, и он уже почти спокойно наблюдал за приближением смерти. Анахарсис знал, что в этот раз не обманет её. И как же он был удивлён, когда весь табун тарандров остановился перед ним на расстоянии пяти локтей. Вперёд вышел, играя мышцами, огромный самец — вожак. Он подошёл к Анахарсису, втянул широкими ноздрями воздух, словно принюхиваясь к человеку, и неожиданно лизнул его шершавым мокрым языком в лицо. Анахарсис опешил. Он мог ожидать чего угодно, но только не нежности со стороны грозного животного. Тарандры не поддавались приручению и сторонились людей. Их поведение было непредсказуемо. Они легко переходили от спокойного состояния к ярости. Поэтому Анахарсис напряжённо ожидал, как дальше поведут себя вожак и весь табун. Но животные так же миролюбиво стояли перед ним, и вожак так же преданно смотрел большими выпуклыми глазами на человека. И тут Анахарсис вспомнил…