— «Инспектор Морсби, который занимается этим делом, дал понять, что нашел немаловажную улику. Не будучи еще в состоянии точно сообщить, в чем она заключается, он заверил меня, что вскоре можно ожидать необычного развития событий», — торжественно процитировал Роджер из будущего репортажа.
— Да, что-нибудь в этом роде, — рассмеялся инспектор. — И, разумеется, мне не требуется разъяснять джентльмену вроде вас, как это невероятно упасть со скалы именно в данном месте, где тропинка так расширяется, что образуется выступ.
— Тогда, может быть, это самоубийство? — кивнув, спросил Роджер.
— Возможно, — интонация инспектора была совершенно бесстрастна.
— Но вы ведь абсолютно уверены в обратном? — улыбнулся Роджер. — А?
Инспектор снова рассмеялся.
— Я, несомненно, смогу вам об этом сообщить немного позже, сэр, а пока… — и он сделал многозначительную паузу.
— А пока вы мне были бы очень признательны, если бы я перестал надоедать вам вопросами и опять оставил вас в покое? Я вас понял, инспектор. Очень хорошо. Но вы не возражаете, если я тоже, прежде чем удалиться, слегка обследую это местечко?
— Конечно нет, мистер Шерингэм, — любезно согласился инспектор. — Никоим образом.
Однако, несмотря на дружелюбное отношение инспектора, Роджер приступил к беглому осмотру выступа, где они оба находились с чувством, похожим на раздражение. И осматривал его скорее демонстративно, чем но какой-либо иной причине, так как великолепно знал, что он ничего не найдет: инспектор Морсби уже успел, разумеется, об этом позаботиться. Совершенно справедливо, что инспектор умалчивает о некоторых вещественных уликах, которые он, конечно, обнаружил — в этом не может быть никакого сомнения! Однако Роджер считал, что инспектор мог бы отнестись к нему несколько иначе, чем к рядовому репортеру, тем более после упоминания о Уичфордском деле. И Роджера такое отношение несколько уязвляло, даже весьма уязвляло, тем более что уязвляться было незачем. Естественно, что в глазах инспектора Морсби он был сейчас только репортер, и все тут.
Он приехал в Ладмут как репортер, вел себя как репортер, он был репортером. Черт побери!
Как он и ожидал, на выступе ничего обнаружить не удалось.
— Уф, — сказал он, выпрямляясь после осмотра валуна. — Ничего нет, и никаких следов борьбы тоже.
— А здесь они и не могут быть на этой скалистой поверхности, — добродушно заметил инспектор, — понимаете, она слишком тверда, чтобы воспринять какие-либо отпечатки.
— Да, такая мысль и мне приходила в голову, — с холодком отозвался Роджер. И подошел к западному концу выступа, где он опять суживался до полосы не шире четырех-пяти шагов, и не спеша побрел по дорожке. Однако Роджер сделал не больше пяти-шести шагов, как его внезапно остановили слова инспектора.
— Туда не ходите, если желаете вернуться обратно поскорее, сэр, там дорога гораздо длиннее. Я бы на вашем месте пошел путем, которым вы сюда пришли, он гораздо короче.
Роджер встрепенулся.
— Ого, старая полковая лошадь навострила уши, — пробормотал он едва слышно и, обернувшись, взглянул на инспектора с некоторым любопытством. — Интересно, а почему вы не хотите, чтобы я пошел именно этой дорогой, инспектор?
— Меня это не касается, сэр, — невиннейшим образом возразил инспектор, — просто я хотел предупредить, чтобы вам не пришлось возвращаться кружным путем, вот и все.
— Понимаю! Но знаете, я, наверное, предпочту именно кружной путь, — ответил Роджер с озабоченным видом. — Мне это, наверное, пойдет на пользу. До свиданья, инспектор, разумеется, увидимся попозже.
И Роджер снова зашагал по дорожке, но на этот раз медленнее, уверенный, что его снова окликнут.
И он не обманулся в своих ожиданиях.
— Наверное, мне надо было сразу вам это сказать, — раздался смиренный голос у него за спиной. — Но понимаете, сэр, я не хочу, чтобы вы пока упоминали об одном обстоятельстве. Не хотелось бы спугнуть птичку раньше времени — конечно, при условии, что таковая птичка имеется. Пойдем вместе, и я вам кое-что покажу.
Он повел Роджера дальше и через несколько шагов остановился перед обширным пятном засохшей грязи. На ней отчетливо виднелись следы двух пар ног, несомненно женских, причем одни следы были существенно больше, чем другие. Особенно четко вырисовывались глубокие отпечатки высоких каблуков.
— Ого! — тихо воскликнул Роджер, напряженно вглядываясь в отпечатки.