— Господи помилуй! — выдохнул Энтони.
Девушка вдруг рассмеялась. Его реакция ее позабавила.
— О, вам совсем незачем меня жалеть из-за последнего места службы. Оно было самое лучшее. Не могу понять, почему я сразу не попробовала это занятие. Быть гувернанткой было тяжелее всего, хотя, например, официанток заставляют очень много и тяжело работать. И это, как я вам уже сказала, продолжалось три года. А затем разгневанная хозяйка лишила меня достойного положения горничной из-за того, что ее муж захотел меня поцеловать и был достаточно бестактен, потому что сделал это при открытых дверях. Я нарвала ему уши за эту попытку, но, видно, этого было недостаточно, так что меня выгнали и я лишилась работы с месячным жалованьем в сумочке. Они как раз подошли к концу, и я начинала с большим беспокойством подумывать, где же взять денег, как вдруг пришло письмо от Элси — ну, от миссис Вэйн.
— Вашей кузины, — полуутвердительно сказал Энтони.
— Да, ее мать и моя были сестрами. Я никогда в жизни с кузиной не встречалась, да по сути дела едва ли знала о ее существовании, но, к моему удивлению, она сообщила, что услышала о моих тяжелых временах и, так как у нее достаточно своих денег, она хотела бы, так сказать, протянуть мне руку помощи. Короче говоря, она предлагала мне приехать и поселиться у нее в доме, номинально как компаньонке с весьма щедрым жалованьем.
— Очень порядочно с ее стороны, — прокомментировал Энтони.
Девушка взглянула на него довольно странно.
— Да, не правда ли? А также удивительно необыкновенно. Но меня ожидало нечто еще более сногсшибательное. Через день-два после моего приезда она как бы между прочим сообщила, что составила новое завещание, по которому и деньги, и все остальное имущество она, без всяких условий, оставляет мне. Это десять тысяч фунтов, и даже больше, не говоря уж о драгоценностях. Как вы легко можете себе представить, я словно громом была поражена.
— Да уж наверное! Но как же это замечательно с ее стороны.
— Очень, — сухо ответила девушка, — но понимаете, в какое положение это меня ставило, особенно если учесть замечательную репутацию моего дедушки. Положение, мягко говоря, затруднительное, не так ли? И самое главное, мне совершенно не с кем посоветоваться. Поверенный, который занимался моими делами, уже умер. Джордж — то есть доктор Вэйн, — ну, он не такой человек, с которым можно говорить о подобных вещах. То же самое относится и к мисс Уильямсон, его секретарше. Я совершенно одинока.
Она бросила свою сигарету в море и коротко, невесело рассмеялась.
— Так что теперь вы, наверное, понимаете, почему я готова довериться первому же встречному — хотя, боюсь, даже это нисколько не извиняет меня в том, что я готова скулить и выть на его плече.
— Да, чертовски заковыристое положение, — проворчал Энтони, — хотел бы я свернуть этому инспектору шею. Но одно мне совершенно ясно. Вы должны все рассказать моему двоюродному брату. Если кто и способен вам помочь, то это он, и я уверен, он ни о чем не сообщит в «Курьер» без вашего согласия.
Девушка медленно кивнула.
— Д-да, пожалуй, это лучшее, что можно сделать. Это Роджер Шерингэм, я не ослышалась? Я прочла несколько его романов. Мне кажется, он должен быть довольно приятным человеком.
— Он такой и есть: может наврать сорок бочек арестантов, но он в высшей степени порядочный парень. И, между прочим, заслужил на спортивных соревнованиях в Оксфорде синюю майку. Вот что. Я как раз должен встретиться с ним здесь, на скалах. А что, если я сбегаю за ним и приведу его сюда? Мы ведь не в том положении, чтобы зря тратить время.
— Вы ужасно добры, мистер Уолтон, — сказала с благодарностью девушка, — и я сегодня ночью долго не засну, все буду проклинать свое свинское поведение при нашей встрече.