- В таком случае,- ответил он церемонно,- нам больше не о чем говорить и я должен принести свои извинения за то, что обеспокоил вас. Хотя вы могли бы проявить больше понимания,- добавил он, повинуясь минутному порыву, выпустив эту прощальную стрелу, так как его характер взял верх над воспитанием,- потому что ваши личные дела, возможно и в скором времени, станут вызывать интерес у весьма широкой публики, мисс Кросс.
Девушка сильно покраснела и, казалось, на минуту потеряла дар речи. Глаза ее засверкали, маленькие кулаки сжались, и она откинулась назад, словно на нее действительно напали.
- Если вы пришли сюда, чтобы оскорбить меня!...- сдавленно выдохнула она.
- Нет, ничего подобного!- встревожился Энтони при виде такой неожиданной реакции на его выпад.- Я просто хотел сказать вам, что приехал сюда вместе с другом, который работает сейчас на газету "Дэйли курьер", и он обмолвился, что ему надо обязательно бы с вами поговорить. И я решил дать вам знать об этом заранее.
Так же внезапно, как возник у девушки гнев, так сейчас его сменило нечто очень похожее на страх, мелькнувший во взгляде. Широко раскрыв глаза, она уставилась на Энтони.
- Э-э... он репортер?- пробормотала она.- Боже милосердный, неужели уже до этого дошло?
Мужчины - странные существа. Еще минуту назад Энтони ощущал себя глубоко уязвленным и желал только одного: нанести этой чрезвычайно привлекательной девушке ответный удар. Но как только он в этом преуспел, так сразу же забеспокоился, а теперь, когда ему удалось заставить ее почувствовать не уязвленность, а страх, Энтони предстал в своих собственных глазах отвратительнейшим и самым бесчеловечным извергом.
- Да нет, послушайте,- заговорил он торопливо,- вам не о чем беспокоиться. Репортеры всегда так делают. Берут интервью и все такое. И к тому же он ужасно симпатичный человек. Знаете, это писатель Роджер Шерингэм. Между прочим, мой двоюродный брат. И, думаю, он вас не станет беспокоить расспросами, если вы сами не захотите с ним встретиться. Я уверен, что не станет! Я ему так и скажу, ладно? К черту, есть же другие, есть множество людей, кого он может интервьюировать, если ему так хочется. По правде говоря, я все время возражал против этого, но у него такое мнение, что, может быть, вы сами почему-нибудь захотите дать интервью. Я ему скажу, мисс Кросс. Вы об этом не беспокойтесь. Я позабочусь, чтобы все было в порядке.
Вряд ли девушка что-либо поняла как следует из этой бессвязной речи, может быть, только ухватила ее общий смысл, потому что продолжала все так же пристально глядеть на Энтони, но машинально, думая при этом о чем-то своем. Когда она снова заговорила, голос ее был спокоен, но речь немного сбивчива:
- Значит, можно так вас понимать, что... что лондонские газеты уже заинтересовались смертью моей кузины?
- Боюсь, что так,- словно извиняясь за газеты, en masse {За вес (фр.)} ответил Энтони.
Занятая своими мыслями, девушка снова уставила невидящий взгляд на горизонт. Энтони, воспринявший ее молчание как разрешение еще немного побыть в ее обществе, воспользовался неожиданной удачей, чтобы получше рассмотреть девушку.
Да, она необыкновенно хорошенькая, решил он безоговорочно и сразу. Ему понравилась ее тонкая, изящная фигурка, и то, как ее голова гордо держалась на точеной шейке, и как черные волосы завивались колечками над ушами. Ему понравились ее тонкие запястья и маленькие руки, ему понравились... но к чему нам перечислять достоинства Маргарет Кросс, когда можно сразу сказать, что в ней не было ничего такого, что Энтони не понравилось бы. Когда он вернется в гостиницу, то задумается над этим обстоятельством, и вдруг его осенит, что она единственная девушка на свете, предусмотрительно задуманная и созданная заботливым Провидением лишь для одной-единственной цели: восхищать, смущать, сводить с ума и, наконец, щедро вознаградить некоего Энтони Уолтона, холостяка. Да, подобная мысль осеняла его, если быть точным, уже двадцать три раза прежде, и все двадцать три он ошибался насчет намерений Провидения. Однако сейчас это настоящее. Впрочем, таковым оно было всегда.
Энтони продолжал молча созерцать мисс Кросс, и с каждой секундой все восторженнее.
Внезапно девушка, по-видимому, приняла какое-то решение, порывисто обернулась к нему, и Энтони с облегчением увидел, что она улыбается.
- Не хотите ли присесть на минутку, мистер ...?
- Уолтон,- поспешил удовлетворить ее любопытство Энтони.
- ...мистер Уолтон? Боюсь, я должна перед вами очень-очень извиниться. Вы необычайно добры, что пришли сюда меня предупредить. Я вела себя с вами как свинья.
- Нисколько,- отмел это суждение Энтони, торопливо спускаясь по небольшому крутому склону скалы, чтобы устроиться рядом с девушкой на маленьком травянистом пятачке в двенадцати футах ниже вершины скалы.- Ваше поведение было совершенно естественно. И если кто-нибудь и должен извиняться, то это, наверное, я. Я вел себя ужасно бестактно.
- Вовсе нет!- сердечно ответила девушка.- Это была всецело моя ошибка, но если вы меня прощаете, то не будем больше об этом говорить. Давайте здесь и устроимся поудобнее, потому что я намерена поймать вас на слове.
- О, пожалуйста,- проникновенно отвечал Энтони, садясь на прогретый солнцем пружинистый дерн рядом с ней.- Я буду только польщен.
Девушка охватила руками колени и устремила взгляд на море. Энтони, украдкой поглядывая на нее, с одобрением отметил, как тверд и решителен ее профиль. На вид ей можно было дать не больше двадцати одного-двадцати двух лет, однако даже он мог заметить по едва наметившимся линиям около рта и на белом лбу следы не по годам суровых испытаний и треволнений.
- Вы говорили, что я нуждаюсь в помощи,- сказала она тихо. Казалось, девушка тщательно выбирает слова.- И я не знаю, зачем мне скрывать и притворяться, будто я в ней не нуждаюсь. Это глупо. Помощь мне действительно необходима. Вы ничего не знаете обо мне, а я о вас, но у меня такое чувство, словно я могу вам довериться, ведь больше нет никого на целом свете, с кем я могла бы поговорить. Ни единой души. Полагаю, вы знаете, что... что...
- Да,- мягко перебил ее Энтони,- думаю, мне известны все факты.
- Так я и предполагала, иначе вы бы не сказали того, что сказали,- и она устремила большие печальные карие глаза на Энтони,- но, мистер Уолтон, вы еще не знаете, что сегодня утром со мной два часа говорил полицейский инспектор из Скотленд-Ярда и задавал мне просто ужасающие вопросы.
Энтони показалось, что ледяная рука сдавила ему сердце.
- Неужели задавал?- пробормотал он.- Нет, я ничего об этом не знал.
Девушка кивнула в ответ и хотела что-то сказать, но губы у нее задрожали и она быстро отвернулась в сторону. По телу ее прошла легкая дрожь. А затем внезапно на глазах у молча сочувствующего Энтони она потеряла власть над собой, помогавшую ей контролировать свои чувства все это время после ужасного интервью сегодня утром. Она уткнулась лицом в ладони и расплакалась.
- Он, кажется, думает... о... самых отвратительных вещах!- прорыдала она.
Энтони в смятении глядел на девушку. Уже одно то плохо, что она вообще должна вот так плакать, даже если не принимать во внимание ужасающий смысл ее последних слов. Он был убежден, что Маргарет Кросс относится к числу людей, которые плачут, если дела действительно обстоят критически, и ее слезы гораздо больше убедили его в серьезности сложившейся ситуации, чем ее готовность излить свое сердце перед ним, совершенно незнакомым человеком. Да, она не только, должно быть, совершенно одинока в этом мире, она уже, наверное, на грани отчаяния.
Симпатия мужчины по отношению к отчаявшейся женщине почти всегда бессловесна (мужчине, который в таких случаях красноречив, не верьте, но, по счастью, мужчина располагает ресурсами гораздо более убедительными, чем просто слова), и Энтони не стал раздумывать. Он действовал инстинктивно. Обняв девушку, он все так же безмолвно притянул ее к себе и положил ее головку себе на плечо. Почти благодарно она уткнулась в него лицом, словно маленький ребенок в поисках материнского утешения, и продолжала плакать. У Энтони хватило ума дать ей выплакаться, не говоря ни слова, тем более - не пытаясь успокоить неуклюжими утешениями, но вряд ли он сумел бы это сделать, даже если бы захотел. Дело в том, что он пребывал в некоем тумане, ощущая близость девушки как благословение свыше. И ему становилось трудно глотать (что странно для внешне невозмутимого британца), когда он взглядывал на темную головку, прильнувшую к грубому сукну его пальто, и чувствуя всем естеством рыдания, сотрясавшие это худенькое тело, которое он держал в своих объятиях.