— Да, но я знаю, что это не так. Этот молодой человек, мистер Вудторп, по-рыцарски относится к женщинам и никогда не бросит прежнюю возлюбленную, которая все еще от него без ума, только потому, что она ему надоела. За этим разрывом скрывается гораздо более веская причина.
— Ах, я был прав, — воскликнул Роджер, — вы все-таки психолог, инспектор. И что вы думаете, какова эта причина, которую наш друг Колин так старательно от нас скрывает?
— Полагаю, если бы мы это знали, то уже сильно продвинулись бы по пути разгадки тайны.
— Это так важно? — и Роджер присвистнул. — Ну, доложу вам. Нет, мне это в голову не приходило. Но у вас есть хоть какие-то догадки, что это за причина?
— Ну!... — Инспектор отхлебнул виски, медленно вытер усы и сказал: Самой вероятной причиной может быть существование другой девушки, как вы полагаете?
— Вы хотите сказать, что он серьезно влюбился в другую?
— И хотел с ней обручиться, — уточнил инспектор. — Более того, если угодно, он уже с ней обручен. Это единственное обстоятельство, которое могло заставить его порвать с миссис Вэйн любой ценой.
Роджер медленно кивнул:
— Да, думаю, вы правы. Но да поможет мне Бог, если я понимаю, каким образом этот факт может прояснить для вас суть всего дела?
— Неужели не понимаете, сэр? — осторожно осведомился инспектор. — Ну что ж, может быть, это просто моя фантазия, так что давайте оставим эту тему.
Любопытство Роджера было сильно возбуждено, но он знал, что удовлетворить его не удастся, и, признав свое поражение, заговорил о другом:
— А между прочим, что вы думаете о моей "расселовской" теории? — спросил он.
— Ну раз вы спросили об этом, — ответил честно инспектор, — ничего не думаю.
— О! — воскликнул несколько обиженно Роджер.
— Я собрал все слухи по этому поводу, — продолжал инспектор, немного смягчившись, — и сам перекинулся словечком с этой леди и с ее мужем, и вскоре убедился, что для меня в данном случае нет ничего интересного.
Роджер, полагавший, что лишь ему одному пришла в голову мысль о возможной причастности миссис Рассел к убийству, вконец расстроился.
— Но ведь незадолго до смерти миссис Вэйн с ней была женщина, — возразил он. — Женщина с большими ногами. И вряд ли будет странно предположить, что именно эта женщина с большими ногами столкнула миссис Вэйн со скалы. Надо только найти женщину, которая носит обувь большого размера и была сильно озлоблена против миссис Вэйн, и!... Ну хорошо, почему вы так уверены, что миссис Рассел к этому делу не причастна?
— У нее есть алиби. Я, естественно, проследил его. Алиби железное. Кто бы ни была та, другая, женщина — это не миссис Рассел. Но не забывайте о том, о чем я вам уже говорил, мистер Шерингэм! Следы подделать легче всего.
— Гм! — и Роджер задумчиво погладил подбородок. — Вы хотите сказать, что следы могут принадлежать и мужчине с небольшими ногами, именно для данного случая надевшего женскую обувь?
— Все может быть, — сказал осторожно инспектор. — Для меня в настоящий момент следы означают лишь то, что с миссис Вэйн был кто-то еще.
— И этот "еще" стал убийцей!
— Можно сказать и так.
Но Роджер продолжал размышлять вслух:
— Вы, разумеется, задумывались над мотивацией преступления? Вас не поражает то обстоятельство, сколько людей хотело бы убрать эту несчастную женщину с дороги?
— Да, трудно найти того, кому бы она не мешала, — согласился инспектор.
— И вот к этому все и сводится. Очень все непонятно, учитывая, насколько ценен фактор мотивации. Ведь достаточно установить мотив — и перед вами убийца, таков девиз Скотленд-Ярда, насколько я понимаю. Налейте себе еще виски, инспектор.
— Благодарю, сэр, — ответил инспектор и последовал совету. — Да, вы правы. Должен сказать, что не было еще у меня такого дела, когда столько людей имели мотив, значительный или мелкий, дабы желать смерти жертвы убийства и обрести счастье, мистер Шерингэм, сэр!
— С чем я их и поздравляю, — машинально ответил Роджер.
Они замолчали. Роджер понял, что инспектор только притворялся, заявив готовность обсуждать дело, в действительности же, напротив, был далек от чего-либо подобного, во всяком случае, чтобы поделиться своей собственной версией убийства. Да, это, несомненно, профессиональная сдержанность и, разумеется, совершенно законная и правомерная, но при всем при том очень неприятная. Если бы инспектор согласился честно с ним сотрудничать, подумал Роджер, они бы вместе достигли отличных результатов. Ну а при нынешнем положении вещей каждый должен работать на себя. Как же мелочна ревность профессионала к сыщику-любителю, подумал Роджер, особенно если учесть, что он не собирался настаивать на признании своих больших заслуг в быстром и успешном решении дела. Ну что ж, по крайней мере, он больше не станет дарить своему сопернику (а что инспектор твердо решил с ним соперничать, Роджер не сомневался) такие замечательные улики, вроде найденной им интересной записки! Тут, как на войне и в любви, позволены все средства для победы, и он всегда сможет использовать мозги своего противника самым эффективным способом. И Роджер решил опробовать новую тактику.
— Вы меня спросили на обратном пути, что я имел в виду, употребив слово "бесстыдная" по отношению к миссис Вэйн, — заметил Роджер с притворным равнодушием. — Так я скажу вам. Из всего, что мне удалось о ней узнать, я сделал вывод, что ее можно назвать как угодно, только не "бесстыдной". Она, конечно, вышла замуж за доктора из-за его денег, насколько мне известно, она выцыганила у него чрезвычайно щедрое условие брачного контракта. Но я совершенно уверен, что бесстыдство было ей не свойственно так же, как желание утратить хоть в малейшей степени материальное благополучие, и если она произвела на юношу впечатление "бесстыдной" женщины, то лишь потому, что этого хотела.
— Вы хотите сказать, что у нее и в мыслях не было во всем признаться мужу? Понимаю. Я тоже так думаю. Такой поступок не соответствовал бы тому, что я о ней узнал, разве лишь с большой натяжкой.
— Тогда в чем же смысл ее игры? Вы думаете, она действительно была влюблена в юношу?
— Ну, сэр, это невозможно точно сказать, но судя по тому, что мне известно об этой леди, я думаю, что у нее были еще какие-то, более потаенные, мотивы. Нечто такое, что должно было пойти на пользу ее материальному благополучию, как вы только что сказали, и я готов в данном случае побиться об заклад.
— Вы, конечно, расследовали ее прошлое? — заметил с крайним безразличием Роджер. — В этом вы, люди Скотленд-Ярда, всегда можете дать нам, любителям, сто очков вперед. Что-нибудь выяснилось заслуживающее интереса? Мне кажется, она была все же весьма податливой особой.
Инспектор явно колебался и заполнил паузу усиленным вниманием к своему стакану. Он никак не мог решить, можно ли без вреда для дела поделиться должностной информацией и в конечном счете решился пойти на риск.
— Понимаете, — сказал он, вытирая усы, — это совершенно секретные сведения, сэр, но у нас есть человек, вернее, два-три человека, двое в Лондоне, один на севере страны, откуда эта леди родом. И они выяснили несколько интересных фактов. Никто, конечно, здесь и не подозревал, что женщина, которая называла себя миссис Вэйн, действительно была, как вы сказали, чересчур податлива.
У Роджера даже сверкнули глаза.
— Что вы имеете в виду, инспектор? Что это значит, "называла" себя миссис Вэйн? Она что, не была таковой на самом деле?
Прямого ответа инспектор не дал. Он откинулся в кресле, раз или два пыхнул трубкой и задумчиво произнес:
— В жилах ее семьи действительно течет дурная кровь — это самый настоящий клан преступников, так их можно назвать. Прадед был одним из самых ловких в стране воров-домушников, о нем в Скотленд-Ярде известно было досконально все, но его ни разу не поймали за руку. Его вообще не смогли поймать. Большая часть его дел была потом приписана Спокойному Чарли, но он к ним не имел никакого отношения. Прадеду миссис Вэйн всегда удавалось улизнуть. Его сын уже этим делом гнушался. Старик оставил ему кучу денег, и он занялся торговлей в Ливерпуле, но переоценил свои возможности и за мошенничество отсидел один раз три года, в другой — пять лет.