А с Терехой случилось вот что. Четверо сотрудников 15-го отделения повели Тереху в 30-е отделение, предупредив, что в случае чего, стрелять будут незамедлительно. Тереха шел спокойно, понурив голову. Дошли до Среднего проспекта. И тут Тереха, оттолкнув впереди идущих конвоиров, бросился к парадной на 14-й линии. Он хорошо знал эти места, парадная была проходной. Ему казалось, что он не бежит, а летит. Вот рядом эта дверь, за которой Тереху ждет свобода. Вслед ему крик «Стой! Стреляю!». Один выстрел, другой и вдруг как будто удар толстой доской по голове. Эта третья пуля догнала Тереху возле самой спасительной двери. Амба!
А в 15-м отделении бушевал капитан Ромашов.
— Вы что наделали? Главного участника убили. Где этот сержант Кочкин?
Перед капитаном вытянулся невзрачный сержант с испуганными глазами.:
— Я по инструкции, товарищ капитан. Одну в воздух, другую — по ногам.
— А третью?
Перед капитаном вытянулся высокий спортивного сложения блондин с шальными глазами, «младший лейтенант Оживлягин» — представился он:
— Третья пуля была моя, не ругайте сержанта. Я уложил бандита, думал, сбежит стерва.
— Под трибунал пойдете, Оживлягин, — вскипел капитан Ромашов и сказал дежурному. — Покажите камеру, где сидел Терехин.
— Пожалуйста, товарищ капитан, камера еще пустая.
Дежурный повел Ромашова и Сорокина в камеру, откуда недавно увели Тереху. Зашли в камеру.
— Посмотри, Костя, не оставил ли наш Тереха здесь каких-нибудь следов, надписей, рисунков или чего-нибудь еще.
Камеру тщательно осмотрели, но кроме неприличных и дурных надписей ничего не было.
— А один ли он здесь сидел? — спросил вдруг Сорокиным у дежурного.
— Нет, не один, сегодня утром выпустили мы одного матроса за недоказанностью.
— Какого матроса? — насторожился Ромашов.
В дежурной комнате лейтенант открыл книгу и прочитал: «Духов Михаил Иванович, 1920 года рождения, уроженец Антропшино Ленинградской области. Шкипер-матрос баржи № 212 судоремонтного завода. Проживает: Косая линия д. 26/28, кв. 17».
— Записывай адрес шкипера, Костя! Мы его должны во что бы то ни стало разыскать. Он нам, наверное, сможет кое-что сообщить.
Взяли дежурную машину и через десять минут были у дома 26/28 на Косой линии. Сорокин с интересом оглядывал здоровенный дом, похожий на большую казарму.
— Это, Костя, знаменитый скобский дворец, — пояснил Ромашов.
— Что это у него за название — скобский?
— История этого дома очень интересная. До войны здесь было общежитие Балтийского завода и жили, в основном, приезжие из Новгорода и Пскова, большинство — ребята деревенские. Квартиры большие, здесь и шпана гаванская вертелась: драки, поножовщина, работы милиции хватало. Славился по всему Васильевскому этот скобский «дворец».
Поднялись на второй этаж. Дверь открыла здоровенная баба в косынке в горошек. Вытаращила на них испуганные глаза.
— Михаил Духов здесь проживает? — спросил Ромашов официальным тоном.
— Нет Мишки, говорят, его в милицию забрали. Все это из-за Маньки Клюевой. Как спутался он с ней, семью забросил, так его бог и наказывает.
В комнате стоял затхлый запах, было неуютно, неприбрано. Развешано мокрое белье. В углу стояла люлька с попискивающим младенцем.
— А сегодня Мишка не был. Он у Маруськи Клюевой все ошивается. Вы бы привлекли его, все-таки семья, ребенка бросил, а Манька Клюева — бездетная тварь.
Младенец в люльке вовсю заголосил.
— А Манька Клюева где работает? — спросил Ромашов.
— Рядом их баржи стоят, у Тучкова моста.
— Вас как зовут?
— Лукерья я, по батюшке, Глебовна.
— Так вот, Лукерья Глебовна. Мы оставляем вам повестку. Как только Михаил появится, вручите ему. А мы сами попытаемся разыскать Марусю Клюеву и вашего супруга.
— Да, да! — оживилась баба, — отыщите, накажите, привлеките.
На пристани возле Тучкова моста им сообщили, что баржа Маруси Клюевой два часа назад отбыла в неизвестном направлении.
Прошло два дня, и в понедельник Миша Духов был в кабинете Ромашова. Его и не узнать. На голове капитанская фуражка с крабом, хлопчатобумажный китель с блестящими пуговицами, брюки-клеш чуть ли не в полметра — ну прямо морской волк.
— Где вы пропадали, Михаил Иванович? — спросил Ромашов Мишу.
Мишка, вытянувшись по стойке смирно, доложил:
— По служебным делам в город Шлиссельбург ездил.