Много было сказано о Мишке хорошего, а он сидел и думал: надо еще больше сделать — ведь он теперь комсомолец!
После всего пережитого Мишке очень захотелось увидеть Тимку и… Софийку.
Софийка выбежала к нему радостная, сияющая. Она не могла быть на комсомольском собрании, потому что дежурила в госпитале, но ей уже обо всем рассказали.
— Ой, Мишка, — сказала она, пожимая обеими руками его руку, — ты уже в комсомоле!.. А я все думала…
— А ты давно стала комсомолкой? — посмеиваясь, спросил Мишка, не в силах оторваться от темно-серых глаз Софийки.
— Меня на предыдущем собрании принимали… Крас-не-е-ла!..
И Софийка, растягивая слова, воркующим голоском стала рассказывать о том, что чувствовала она, когда ее принимали в комсомол.
— Теперь, Софийка, мы с тобой комсомольцы! — гордо сказал Мишка.
Он хотел еще что-то сказать, но Софийку позвали. Она успела спросить:
— Долго пробудешь в лагере?
— Вечером выходим, — важничая, ответил Мишка.
— Ой! Надолго?
— Не знаю…
— Ну, я пошла. Приходи…
Она тряхнула Мишкину руку и побежала в госпиталь. Уже у самой двери она повернулась к Мишке, озорно блеснула глазами и прощально махнула рукой.
«Какая…» подумал Мишка, но так и не смог определить, какая же Софийка. Он еще долго стоял на месте, словно размышляя над этим, потом пошел, медленно и солидно, положив обе руки на автомат, как это делал Леня Устюжанин.
Нет, что ни говори, сегодня Мишка был совсем не похож на Мишку вчерашнего.
Важный приказ
Партизанский радист Федька влетел в штаб с криком:
— Товарищ командир! Принял три радиограммы. Вот одна. Остальные сейчас расшифрую.
Положив перед Иваном Павловичем листок бумаги, он спросил:
— Разрешите итти?
Иван Павлович не слышал вопроса: он читал. Комиссар через плечо командира тоже читал радиограмму.
— Идите и немедленно расшифруйте, — ответил за них начальник штаба.
Каждая радиограмма, полученная с Большой земли, из родной Москвы, вливала в партизан новые силы. Ведь все знали, что действуют они не как придется, а по общему плану Верховного командования. Каждый партизанский удар по врагу становился еще ощутительней потому, что был связан с ударами на фронтах, наносимыми врагу Красной Армией. Сознание, что они не одни в тылу врага, что за ними стоит великая Родина, воодушевляло их на новые славные дела.
Эта радиограмма особенно обрадовала командиров. В ней говорилось:
«По заданию Верховного командования, Центральный штаб приказывает провести глубокую разведку численности гарнизонов в городах, а также строительства укреплений на берегах Десны и Днепра. Сведения необходимы самые точные и возможно скорее. Радируйте регулярно».
Взволнованный комиссар крупными шагами ходил по землянке. У Михаила Платоновича была привычка расхаживать по комнате, когда он радовался или думал о чем-нибудь особенно важном. Руки, заложенные за широкий командирский пояс, нервно мнут крепкий ремень, глаза радостно прищурены.
— Интересно, очень интересно! — увлекшись, повторял комиссар. — Теперь понятно, почему на фронтах не было существенных изменений. Значит, что-то уже готовится для гитлеровцев… Скоро придется им удирать на запад!..
— Вы думаете, скоро? — спросил начальник штаба.
— А зачем бы Верховное командование интересовалось такими сведениями? Эта радиограмма для нас историческая!.. Думай, командир! Нам нужно сделать все, чтобы поскорее иметь точные данные.
— Разведка наша работает. Сведения у нас есть! — не без гордости ответил начальник штаба.
Еще раз перечитав радиограмму, Иван Павлович положил ее на стол и зашагал рядом с комиссаром.
— Но этих данных нам недостаточно, — сказал он, остановившись перед начальником штаба. — Нам нужна разведка глубокая, не меньше чем на двести пятьдесят километров в указанных направлениях.
— Безусловно, — согласился комиссар.
А командир продолжал:
— Тут нужно сделать еще много… организовать разведку так, чтобы…
— Разрешите продумать и разработать этот вопрос, — сказал начальник штаба.
— Задача ясна. Будем думать вместе.
В это время к штабу подошел Виктор. Его встретил часовой Иван Карпенко, которого выписали из партизанского госпиталя и зачислили в комендантскую роту.
Виктор хорошо знал Карпенко. Он слышал о нем от Тимки и Софийки, не раз говорил с ним в госпитале. Он с сочувствием смотрел на его красно-синие шрамы на щеках и шее и был очень рад, что дядя Иван уже здоров и стоит на карауле у штаба.