Случай представился. Трихвостень, чтобы дать подзаработать приятелю и вместе с тем угодить крестьянину, привез в деревню художника, старинного приятеля, с которым некогда учился вместе, дабы тот написал на память портреты жениха и невесты в полный рост, и ювелир увидел в этом подарок судьбы. В первые же два дня после приезда живописца выяснилось, что каждое утро новобрачные, облаченные в свои свадебные наряды, должны по два-три часа ему позировать. И мешать им никому не разрешается. Сначала художник набросал фон, чтобы потом со спокойной душой вставить на свободное место фигуры крестьянина и его избранницы. Ювелир внимательно наблюдал за работой, чтобы в тот день, когда очередь дойдет до портретов, заняться исполнением своего плана. Он понимал, что этот роковой день решит все: надо во что бы то ни стало исхитриться, напрячь разум и добиться желанной цели, не спугнув противника.
Когда в чайхану, стоявшую на краю шоссе, там, где от него отходил проселок, приехал художник и стал расспрашивать хозяина насчет дороги и просить у него мула, чайханщик вызвался проводить его: он рассчитывал, что, привезя в деревню гостя, сумеет вместе с ним пробраться к крестьянину. Но из этой затеи ничего не вышло. Крестьянин его недолюбливал. Проболтавшись в деревне пару деньков, чайханщик и сам понял, что даром теряет время. Однажды утром он отбыл, решив, коли уж он оказался здесь, наведаться в новую чайхану, и двинулся напрямик через горы.
Жандарм вскоре получил сведения, что чайханщик уехал в деревню, на этот раз вместе с неизвестной личностью, якобы художником. Тут подозрения жандарма распустились пышным цветом. Он поспешил в деревню, но добрался туда лишь к вечеру; ночью ничего предпринять было нельзя, и он завалился спать, а утром проснулся поздно, когда же наконец пустился на поиски чайханщика, ему сказали, что тот четверть часа назад ушел. Жандарм отправился следом.
Было утро, погода стояла прекрасная. Разноцветные бабочки, дикие горные цветы, вольные птицы гор, солнечное сияние, легкий ветерок – ну что там еще? А, мелодия пастушьей дудочки, перезвон бубенцов стада, доносившиеся издалека, и прочие поэтические приметы и черты все были в наличии. Только вместо крестьянских девушек, которые, водрузив на плечо кувшин, с песнями направлялись к роднику, средь холмов шагал чайханщик. Шел он не торопясь. Иногда наклонялся сорвать цветок, нюхал его, восхваляя промысел Божий, но тотчас забывал о безвинно загубленном растении, и цветок в полном небрежении падал на землю. Так он брел, пока не заметил вдруг, как по холму крадучись поднимаются двое. Это были ювелир и юноша, жаждущий славы в мире искусства. Они ступали с такой подчеркнутой осторожностью, словно боялись звука собственных шагов, а вовсе не крутизны скользкого склона. Парень шел впереди, ювелир за ним, крепко держась за его руку и опасливо проверяя каждый шаг.
Эта осторожность пробудила подозрения чайханщика. Хоронясь за колючками, которыми заросли отроги холма, он бросился на землю. Из гущи колючек вылетела бабочка. Поскольку мир полон цинизма и дурных помыслов, чайханщик неправильно истолковал то обстоятельство, что молодой человек сопровождает старого и помогает ему на крутом подъеме. Он с возмущением сказал себе: «Ах, старый пес! Видать, седина в бороду…»
Когда паренек и ювелир достигли подножия холма, то оказались почти рядом с чайханщиком, но они так опасались далекой погони, что не заметили преследователя, находившегося вблизи. Минуту они постояли на тропке, окинули быстрым взглядом даль и оставшиеся позади холмы и, пригнувшись, словно боясь зацепить головой небесный свод, стали спускаться в ложбину. Ложок весь зарос здоровенными кустами репейника с широкими листьями, толстыми стеблями и колючими лиловыми цветами, похожими на душистые колкие точеные колотушки. Парень и ювелир, немного углубившись в заросли, остановились друг против друга, видны были только их головы, плечи и все прочее скрывалось за кустами. Чайханщик вынужден был вытянуть шею и передвинуться на другое место. Он увидел, как ювелир положил руку на плечо юноши, как бы побуждая того сесть. Чайханщик, для которого подглядывание было и привычкой, и ремеслом, еще больше вытянулся, готовый сорваться с места, кинуться к тем двоим, чтобы вынудить их дать отступного, но тут ювелир снова тронулся в путь, пошел дальше, причем один. У чайханщика от ожидания дыхание перехватило. Ювелир же добрался до устья колодца, бросил взгляд кругом, повернулся к юноше и знаками спросил: здесь? За кустами репейника чайханщику не было видно парня. Потом ювелир нагнулся. Он силился сдвинуть камень, но чайханщик, который не видел этого, сказал себе: «Это он, наверно, себя разжигает!» – и стал ждать, что будет дальше.
Тем временем из-за поворота тропы к холму вышел жандарм и внезапно увидел человека, затаившегося за кустами колючки. Разглядеть ювелира и юношу жандарму мешали даже не заросли репейника, а выступ холма, прикрывавший их; когда же он миновал его, ювелир уже опустился в колодец. Жандарм медленно отступил назад, потом тихонько согнулся, спрятался за колючим бугром, подстерегая чайханщика и нашаривая рукой свой пистолет. Пистолет был на месте.
Что же касается старосты, то он тоже приближался к тем местам. Напрямик через холм он шел к новому дому крестьянина, чтобы, традиционно исполнив ежедневный обряд выражения покорности, разжиться деньгами. Дорогой он то рвал цветы, то перебирал четки, как вдруг заметил жандарма, который, припав к земле, притаился под холмом. Староста остановился как вкопанный. Бесшумно присел, замер на месте. Потом вытянул шею, чтобы взглянуть, из-за чего жандарм сидит тут в засаде, но ничего не увидел. Он и не мог ничего видеть, так как выступ холма скрывал от него и чайханщика, и парня. А ювелир, дрожа от страха, продолжал спускаться в колодец.
Ювелир нашел веревку, к которой был привязан мешок с красным костюмом, но не решился ухватиться за нее – он боялся, а вдруг она плохо привязана или гвоздь выскочит… Он ставил ногу в небольшие выбоины в стенке колодца, осторожно нажимал, проверяя, насколько прочна опора, и, уверившись окончательно, отрывал руку от верхней ямки и упирался в другую, пониже. Затем переносил ногу ниже. Так он добрался до последней впадины. Однако сразу не осмелился спрыгнуть на дно пещеры, хотел было вернуться назад; но он устал и сгорал от любопытства. Он, правда, позвал на помощь юношу, но это ни к чему не привело, потому что тот его не услышал. В конце концов усталость взяла свое, руки старика больше не могли удерживать тяжесть его тела, она победила, и ювелир рухнул вниз. Конечно, с громким воплем.