Чайханщик, который больше привык размышлять насчет содержимого кассы да большого медного самовара, поджал губы. Он не очень-то понял яркую речь жандарма, но пылкость ее натолкнула его на размышления. Он испытывал колебания, связанные, однако, не с тем, что он слышал, а с его собственными планами и намерениями. Вслух он сказал:
– Ну ладно, ладно, болтай себе, только не подходи. Но жандарм не отставал:
– Не подходить?! Угрожаешь мне, да?
Он был так возмущен неуважением к его должности и мундиру, что потерял власть над собой и вместо оскорбительного ответа запустил в чайханщика чашей. Угодив в камень гробницы, старинная чаша, конечно, разлетелась на куски. Чайханщик завопил:
– Такая твоя охрана?… Ты же сам ее и расколотил! – И метнул в жандарма золотой шишкой.
Жандарм, пригнув голову, спрятался за статуей, крича:
– Не бросай! Не бросай!
Но тот хватал шишки одну за другой и швырял в жандарма, наступая. Жандарм опять крикнул:
– Тебе говорю, не бросай! Прекрати!
– Коли ты прав, давай докажи! – возразил чайханщик. – Стреляй давай. Пистолет у тебя есть, давай защищайся или нападай.
Конечно, он вовсе не желал получить пулю в лоб. Он хотел проверить, есть ли у жандарма настоящее заряженное оружие, или его пистолет лишь бутафория. Если же пистолет заряжен, хотел заставить его расстрелять всю обойму, чтобы при случае, если дойдет до рукопашной, воспользоваться этим: либо одолеть противника силой, либо убедить его словом. И он продолжал швыряться золотыми плодами.
Но премудрый жандарм, весь во власти своих благородных помыслов, не. заподозрил хитрости и коварства.
– Я в соотечественников не стреляю! – заявил он. Чайханщик все не унимался:
– Ну стреляй же, давай скорее! – а сам все кидался тяжелыми шишками.
– Не стану. Я не стреляю в соотечественников, – говорил жандарм (он знал, что лозунги надлежит повторять), продолжая пятиться назад, пока не упал, наткнувшись на гробницу.
А чайханщик метал и метал свои снаряды. Жандарм отполз за гробницу, спрятался. Фуражка с него свалилась. Чайханщик, не выказывая ни малейшего уважения к его достоинству, его возвышенным намерениям и обнаруживая этим свою низкую сущность, сказал:
– Да у тебя патронов нет, вот что.
Это было оскорбление, настоящее оскорбление! Жандарм выхватил из кобуры пистолет, направил его вверх и возопил:
– А это что?!
– Не заряжен он! – заорал в ответ чайханщик, продолжая швырять шишки.
Гордость и желание отстоять авторитет своего оружия заставили жандарма возразить:
– Очень даже заряжен. Вот как выстрелю сейчас!
– За чем же дело стало? Стреляй!
– Не буду я в тебя стрелять. Воров не отстреливаем.
– Тогда хоть в потолок стрельни!
И тот выстрелил. Потолок, он что? Всего лишь свод пещеры, он неживой, ему не больно, в него можно стрелять…
От удивления (смешанного с подстрекательством) чайханщик протянул:
– Кажись, и вправду заряжен… Ну, молодец, дядя, пальни-ка еще! Стреляй на всю катушку, давай покажи, на что ты способен!
Жандарм, поднимая пистолет, взревел:
– А ты меня не подначивай!
– Стреляй, пока пули есть!
И в пещере затрещали выстрелы, наполнив дымом воздух, заставив содрогнуться памятники древности, а старосту в шахте колодца вынудив пожалеть о своем намерении. Староста перепугался и хотел повернуть назад, но это ему было не под силу. С испугу он выпустил из-под контроля мочевой пузырь, и у него потекло по ногам – до самого низка шаровар. Когда струйка жидкости отделилась от нижнего края шахты и полилась в пещеру, сверху на нее упал луч света. Чайханщик заметил: что-то капает. Он понимал, что если в колодце нет дна, то и воды в нем быть не должно. Может, вода пошла из стены? Во всяком случае, он решил расценить это как доброе предзнаменование, и тут староста свалился вниз. От шума выстрелов, прогремевших над ухом, жандарм не расслышал шума падения, хотя староста шмякнулся очень даже крепко. Жандарм, попав в пещеру, смотрел только вперед, стоял он спиной к шахте, взгляд его был прикован к чайханщику, слух поглощен выстрелами, а прочие чувства – охраной порядка и благими намерениями, так что у него просто не было возможности заметить старосту и все то, что происходило за его спиной. Но чайханщик видел все. Особенно с того момента, когда ему открылся блеск тех светлых капель; он напряженно ждал, что ситуация изменится. Как она изменится, неизвестно, но он надеялся, что к лучшему. Выяснилось, что жандарм в этой пещере – чужак, ничего про нее не знает, а его взгляды, его подход к сокровищам явно расходятся с общепринятыми взглядами. Следовательно, кто бы ни оказался здесь, конфликт его с жандармом неминуем. Тогда чайханщик сможет объединиться с кем-нибудь из двоих против другого… Или хотя бы так: поскольку жандарм стоит между ним и пришельцем, он поневоле повернется к новоприбывшему, вот тут-то у чайханщика появится шанс одним прыжком подскочить к жандарму и вырвать у него пистолет. Этот план он надумал с той же быстротой и легкостью, с какой, завидев в своей чайхане путешественника, одетого побогаче, назначал новую цену на челоу-кебаб, чай и пепси-колу. И вот при виде старосты он вышел из-за гробницы, стащил с головы шапку, вытер ею потное лицо и мягко, внятно и миролюбиво сказал:
– И вообще-то, зачем было вам стрелять?… Присаживайтесь, давайте поговорим.
Жандарм твердо и непреклонно, хотя в тоне его прорывались обида и раздражение, отвечал:
– Мне с тобой разговаривать не о чем. Полицейский при исполнении обязанностей противозаконных разговоров не ведет!
Чайханщик внимательно следил за тем, как староста поднялся, начал оглядываться, потирая мокрые штаны. Полным притворной доброжелательности тоном, с профессиональной показной почтительностью он спросил:
– Твой семизарядник на сколько патронов?
Детских вопросов об очевидных вещах жандарм вообще не переносил – разве что от вышестоящих, да и те терпел только из дисциплинированности и в силу традиции. Поэтому он сквозь зубы прорычал:
– Раз семизарядный пистолет, значит, в нем семь патронов, болван ты этакий!
Чайханщик подошел ближе и, по-прежнему соблюдая вежливость, попенял ему:
– Вы, конечно, человек ответственный, да только неучтивый. Жандарму не подобает бранных слов говорить. Особенно в таком месте. Одно дело, кабы мы наверху были, а под землей – неудобно за вас даже.
Жандарм облокотился о гробницу и сказал все так же сердито и сквозь зубы:
– Хочешь сказать, что, если втайне, под землей, воровство и бесчестность уже не грех?
Чайханщик, который все высматривал, что там делает староста, попытался, играя бровями, дать тому понять, что надо поскорее включаться в игру. Но хотя при известных объяснениях в полутьме брови и всякие выкрутасы ими очень даже хороши, однако в подземной пещере при данных обстоятельствах (во всяком случае – в данный момент) они себя совершенно не оправдывали: староста ничегошеньки не понимал. Чайханщик вынужден был одновременно заговаривать зубы жандарму и инструктировать старосту. Он начал:
– Начальник, я что хочу сказать: нам надо всем вместе держаться, нам поддержка нужна… Помогать надо друг другу, помогать. Тут под землей золота полным-полно, под каждым камнем золото и самоцветы. Чем ссориться да ругаться, договоримся лучше. Поделимся. Бог нам послал – возблагодарим Бога. Чем нас меньше, тем больше каждому достанется.
Староста начал соображать, что к чему, он тихонько двинулся к ним. Жандарм, кусая губы, погрузился в размышления. А чайханщик все распинался:
– Снаружи никто не знает, что тут есть да что случилось. Или сейчас случится!
Староста добрался до гробницы, возвышавшейся позади жандарма. Поверх надгробия, вместе с золотым гребнем и зеркалом, лежал большой золотой таз. Староста кивком показал на него чайханщику, как бы спрашивая: «Тазом годится?» Тот, продолжая говорить, закивал и от нетерпения почти прокричал конец последней фразы, а потом еще нетерпеливее, громко и резко выпалил: