— Эх, молодежь, молодежь. Завидую. Хоть весь день на ногах — и все нипочем вам. А тут уже кости устали, прилечь хочется…
— А вы ложитесь, отдыхайте, — сказал молодой человек с глазами навыкате.
— Конечно, ложитесь. А шахматистов мы и в другое купе попросим, — заметил Юрий.
— Сейчас кончаем, — отозвался Захар. — Шах.
Минут через десять партия окончилась, и все «болельщики» вышли из купе. Захар стал в коридоре у окна и закурил. Юрий стоял тут же. В купе остались Томпсон и молодой человек с глазами навыкате. Он читал книгу. Томпсон лег. Томительно потянулось время. Диверсант закрыл глаза и притворился спящим. А сам чутко прислушивался к тому, что делалось в купе, в коридоре. Когда же выйдет из купе этот балбес?
Томпсон ждал. Наконец молодой человек положил книжку на столик и вышел. Томпсон приоткрыл глаза и увидел Захара, входящего в купе. За ним шел Юрий.
— Простите, — сказал Юрий. — Мы, кажется, разбудили вас?
— Нет, я не спал. Дремал… Тут разве уснешь…
И положил руку на грудь, давая понять, что беспокоится за деньги, лежавшие за пазухой.
Юрий улыбнулся, но тут же спохватился и сочувственно покачал головой. Захар сказал:
— Папаша, вам ничего не надо? Сейчас станция. Здесь, говорят, хороший базар.
— Нет, благодарю. Хотя… Если будут свежие огурцы, то парочку можно будет взять.
— Ладно, поищу. Ты, Юрий, конечно, не идешь.
— Да, не люблю по базарам бродить.
Поезд стал замедлять ход. Захар и молодой человек с глазами навыкате стояли в тамбуре, ожидая остановки. Юрий сидел в купе и глядел в окно, мимо которого мелькали деревья пристанционного сада.
Вдруг старик поднялся, раскрыл свой чемодан и достал бумагу, карандаш, конверт.
— Надо письмецо написать дочке, — пробормотал он. — Как едем, где…
Он написал несколько слов, вложил письмо в конверт и заклеил.
Поезд в это время остановился, и пассажиры посыпались с подножек. Старик выглянул в коридор, вздохнул:
— Эх, не успел, а то Захар опустил бы, заодно уж выходить-то…
— Давайте, я опущу, — сказал Юрий.
— Пожалуйста, — обрадовался старик. — А то дочка беспокоиться будет. Подумает, что обворовали. Я там пишу, что все благополучно.
Юрий взял письмо и пошел по коридору к выходу. Томпсон, довольный, усмехнулся: выпроводил-таки…
Он быстро закрыл дверь и запер ее на защелку. Метнулся к изголовью постели Курганова, выдернул из-под подушки портфель, раскрыл его — зеленая папка. Достать папку и развязать завязки было делом нескольких секунд. Чертежи!
На миг у Томпсона появилось огромное желание взять чертежи и скрыться из вагона. Однако он сумел заглушить в себе это побуждение. Днем далеко не уйдешь, разыщут и схватят. Да и времени мало осталось для бегства — кто-то шел по коридору…
Не успел он положить портфель на место, как возле двери послышались шаги, голоса Захара и Юрия. Томпсон отпер дверь и приоткрыл ее, как бы намереваясь выйти. Увидав инженеров, он приветливо улыбнулся, шутливо сказал:
— Уже прискакали? Скоро же вы…
— Письмо опущено, товарищ начальник!. отрапортовал Юрий, становясь навытяжку.
— Вольно, — скомандовал Томпсон. — Хвалю за службу!
— Это вам, — сказал Захар, передавая старику сверток со свежими огурцами.
— Спасибо, спасибо. Сколько я вам должен?
— Ну что за счеты! — небрежно ответил Захар. Угощайтесь.
Поезд отправился дальше. Юрий и Захар выложили на столик продукты, пригласили старика и принялись обедать.
…Томпсон стоял возле окна, курил и смотрел сквозь стекло. За окном, словно в хороводе, кружились поля, деревья, телеграфные столбы, колхозные станы, стога соломы, деревушки. Багровый круг солнца садился за дальний лес. Тени от вагонов — старик видел их в противоположное окно — вытянулись и стали похожи на огромные столбики диаграмм, ломающиеся на неровностях почвы.
— Станция Падунец! — объявила проводница, проходя по коридору.
Когда поезд остановился, Томпсон спустился с подножки и поспешил к пристанционному базарчику. В руках он держал «Авроропольскую правду». Возле деревянных длинных столов, за которыми стояли женщины со всякой снедью, уже толпились пассажиры. Томпсон, работая локтями, протолкался в первый ряд.
— Это что, пышки? — спросил он женщину, перед которой стояла большая обливная миска, накрытая чистым рушником.
— Пирожки. Мясные…
— А… Мне бы с морковкой…
— С морковкой нет.
— Жаль, жаль… — бормотал Томпсон, посматривая то вправо, то влево. Посмотрю-ка вон там…