Выбрать главу

Глава 6

Приступ малярии

Гарри, нажимая на упругие педали, почти не шевелил рулем. Переднее колесо и небольшой клочок шоссе перед глазами представлялись неподвижными. Шоссе было очень широкое. Оно залито асфальтом так ровно, что, глядя на его полотно, трудно было определить, быстро движется машина или медленно. И лишь когда в поле зрения попадались отдельные деревья, километровые столбы на обочине, становилась заметна огромная скорость, с которой он мчался на велосипеде.

Гарри оглянулся. Метрах в пятидесяти позади, пригнув голову к рулю и быстро работая ногами, летел русский велосипедист. На «хвост» русскому наседал зеландец. А еще дальше, образуя примерно километровый разрыв, двигалась плотная стайка велогонщиков — основная группа. Она в это время спускалась по склону холма и видна была, как на ладони. Отдельные гонщики тянулись где-то на вершине холма.

Впереди шоссе опять взбиралось на холм. Как видно, местность здесь вся холмистая: предстоял не то восьмой, не то девятый подъем. Надо нажимать, дорога пошла в гору…

Строкер сильнее сжал ручки руля и «пошел»; он уже не сидел на седле, а стоял на педалях и, вращая их, перекладывал всю тяжесть тела то на одну педаль, то на другую. Руки напряглись — к весу тела прибавилась сила рук, с которой он тянул к себе руль, упираясь ногами в педали. Велосипед завихлял, но все же Гарри на большой скорости поднялся на вершину холма. Опустившись на седло, он помчался вниз. Теперь можно расслабить руки, мускулы поясницы, живота, немного рассеяться, дать отдых глазам. В гонках выигрывает тот, кто заставляет каждый мускул тела, каждый нерв, каждую жилку работать с пользой, так сказать, на полную мощность. Ведь если утомятся глаза, например, то на восстановление силы зрения, зоркости затратится какая-то частица общего запаса энергии тела. Значит, меньше энергии остается для работы мускулов ног…

Он посмотрел по сторонам. Слева взгляду открылась зеленая долина. На одном склоне ее рассыпались домики деревушки. На высоком месте стоял ветряк электродвигателя — Гарри уже немало видал их в этой стране. На краю деревни, возле длинных строений, очень похожих на скотные дворы, высились две круглые силосные башни. В долине зеленели поля кукурузы, картофеля и льна. В самом низу долины, за речкой, извивавшейся среди лоз, трещала тракторная сенокосилка. Вдали, там, куда убегала речка, будто декорация на сцене, стояла зубчатая полоска густо зеленого леса.

Гарри опять оглянулся — русский «наступал на пятки». Нельзя допускать его ближе. Победителем второго этапа многодневных международных гонок должен быть опять он, Гарри Строкер. Иначе Томпсон останется недовольным. К финишу надо прийти первым…

Вот и город. На тротуарах, на мостовых стоят толпы горожан. Мельком Гарри видел радостные лица, слышал дружеские возгласы из толпы, свое имя, название своей страны. В эту минуту он забыл, зачем прибыл сюда, в Советский Союз. И все же…

Вечером радио и газеты всего мира известили о второй победе велогонщика Гарри Строкера, участвовавшего в международном состязании велосипедистов мира. «Гарри Строкер непобедим!» — вопили заокеанские газеты. «Наш Гарри всех оставит позади!», «Слабость русских гонщиков очевидна!» и т.д.

А на другой день вдруг все изменилось: Гарри Строкер, на которого предприимчивые дельцы ставили огромные суммы, не вышел к стартовой черте, хотя все остальные гонщики отправились дальше.

Телеграф разнес это известие раньше газет и радио. В редакциях заокеанских газет недоумевали, участники пари строили всяческие догадки, одну невероятнее другой. Кто говорил, что Строкера задавила машина, другие делали предположение, что Гарри насильно задержали, помешав ему стартовать, третьи готовы были отдать голову на отсечение, утверждая, что «красные переманили Гарри Строкера на свою сторону». И так далее.

Когда же стало известно, что Гарри Строкер слег, сраженный приступом малярии, некоторые дельцы и репортёры не поверили этому. Досужие корреспонденты стали копаться в биографии Гарри и, к своей радости — они так и писали: «с удовлетворением отмечаем…», выкопали, что Гарри никогда не болел малярией. Некоторые газеты пошли дальше — они поместили на своих страницах портрет отца Гарри, а под портретом подписи: «Он был у меня здоровым парнем». Слово «был» выделено жирным шрифтом. «Он у меня никогда не болел малярией или другими болезнями. Наверно, ему вреден русский климат». Слово «'климат» выделено жирным шрифтом. «Бедный мальчик страдал не от болезней, а от завистников. Странно, что мой мальчик заболел. Но еще удивительнее то, что он заболел именно тогда, когда стало выявляться его преимущество перед всеми другими гонщиками…»

Так или иначе, эти газеты, а вслед за ними и некоторые спортивные радиообозреватели за океаном давали понять читателям и слушателям, что, мол, в этой истории не обошлось без «руки Москвы».

А Гарри в это время лежал в больнице. Правда, он пролежал там недолго: через три дня его выписали и предложили отдохнуть месяц на одном из крымских или кавказских курортов. Гарри охотно согласился побывать на курорте.

— Где бы вы хотели отдыхать? — спросили его.

— Ну хотя бы в Айле, — ответил он. — Говорят, очень хороший курорт. С удовольствием поеду в этот город.

И ему дали путевку в один из санаториев Айлы. Свою неудачу в многодневных гонках он переживал с видимым огорчением. Однако не падал духом. Как писали газеты, в Айле он собирался не только отдыхать, — но и усиленно тренироваться.

Глава 7

Авроропольский экспресс

Перронные часы показывали 10 часов 47 минут. До отправления осталось четыре минуты. Проводники предупредили провожающих и попросили их покинуть вагоны. Знакомые, родные давали наспех последние советы отъезжающим.

У одного из вагонов стоял Захар Бессмертный . крепыш с усами запорожца, в расшитой полотняной рубашке, расстегнутой на груди, и Юрий Курганов. Юрий на голову выше Захара, стройнее и чуть моложе. На нем светлый костюм стального цвета, шелковая рубашка тоже с расстегнутым воротом. Он стоял, засунув одну руку в карман брюк. В другой был портфель коричневой кожи. Слабый ветерок, веявший под навесом перрона, чуть заметно шевелил его светлые волосы. Судя по тому, с какой надеждой он посматривал в конец перрона, откуда спешили запоздавшие пассажиры, Юрий кого-то ждал.

Захар был невозмутим. Он курил папиросу и бросал по сторонам спокойные взгляды. Под тонким полотном рубашки обрисовывались крутые, массивные плечи, широкая грудь. Утренний солнечный луч, пробившийся между крышей вагона и кромкой перронного навеса, скользил по могучей шее, щеке, играл на гладковыбритой голове.

— Пошли, — сказал он Юрию, оборачиваясь к вагону. — Скоро тронется.

— Постой, Захар, подождем еще немного, . ответил Юрий, вглядываясь вдаль.

— Может, она пошутила?

— Не болтай глупостей…

— Ну, значит, задержало что-то… О, кажется, она…

Юрий посмотрел — от перронных ворот спешила Галина Отрогова.

— До свидания, — сказал Захар девушке тотчас же, как поздоровался с ней, пожал ей руку и пошел в вагон. Но не успел поставить ногу на ступеньку, как обернулся и сказал Юрию: — Дай-ка сюда портфель… Ну, вот, теперь все в порядке. — И скрылся в тамбуре.

А Юрий и Галина стояли на перроне, держали друг друга за руки и улыбались.

— Как решила? — спросил тихо Юрий.

Видимо, Галина понимала, о чем спрашивал Юрий, потому что ответила:

— Может, приеду… А ты долго будешь на заводе?

— Не знаю, как затянется постройка «Соленоида». Будешь писать, если не приедешь?

Галина молча кивнула головой, любовным взглядом окинула лицо Юрия. Ах, как она хотела быть сейчас свободной от всех обязательств перед Томпсоном! Какую коварную штуку подстроила ей судьба: полюбить человека, против которого сама же и должна строить козни… Нет, она обязательно отделается от Томпсона…