— Да не могу я, — уже более решительно сказал судья. Но не объяснять же врачу, что председатель суда сегодня улетает за границу, и теперь каждый день будет на счету.
— Ну, там видно будет. Завтра и решим, мне с главврачом надо посоветоваться. Вылежаться всегда лучше. А правосудие, как и медицина, — это дело такое, неторопливое. Не рухнет оно там без вас.
— К вам там дочка приехала из Саратова, — сообщила медсестра, — Сейчас звонили.
Вторник, 25 июля, 10.00
Дочка судьи, женщина лет до тридцати с заботливым, хотя и невыразительным лицом, уже что-то домовито протирала в палате, где и без нее было всегда чисто, а на столике лежало в фольге угощение: вареная рыба.
— Вот, папа, — радостно сказала она, после того как они расцеловались, — я тебе стерлядки привезла из Саратова свежей, как ты любишь. Вареная, тебе можно.
Виктор Викторович стал есть стерлядку, которой, по правде говоря, и не хотел, а дочка принялась раскладывать перед ним на столе фотографии внуков.
— Ух, какие большие, — сказал Виктор Викторович, вытирая усы, — а ты сама-то как устроилась здесь?
— В общежитии прокуратуры, — пояснила дочка, собирая одну пачку фотографий и сразу же рассыпая перед ним жестом фокусника другую. — Я же командировку взяла. Вчера уже ходила в прокуратуру дело читать.
— Ну да, — сказал он. — А вот тут они с кем? Это новая няня?
— Ага, — сказала дочь, — Я же на работе, в судах до вечера, Павел у себя в ГУВД, вот и приходится няню, а они то одно, то другое… Пап, а я знаешь с кем в кабинете сейчас дело читаю? С Эльвирой Витальевной, ну, такая красивая, она сейчас у тебя как раз в процессе, и у нее перерыв. Ой, она тобой так восхищается, говорит, что только от нас из Саратова такие судьи в Москву и приезжают…
— Угу, — сказал Виктор Викторович и взял еще кусок стерлядки, чтобы обдумать эту новую для него информацию, — Она тебе и про дело тоже рассказывала?
— Ну, немного, так-то я свое читаю; мы обедать вместе ходили, — сказала дочь, — У нас, конечно, таких интересных дел не бывает. Ну, убийством, конечно, нас тоже не удивишь, но чтоб такое, и чтоб еще фальшивые «Панасоники», и двадцать миллионов…
«Ловко», — подумал Виктор Викторович, но ничего не сказал, продолжая жевать рыбу и рассматривать фотографии внуков. Вряд ли дочь понимает, что это они специально, с отцом она бы так лицемерить не стала. Или понимает? Тут ведь такая граница, что не хочешь видеть — и не увидишь, если самому лучше принять все за чистую монету.
— А вот это елка в детском саду? — спросил он вслух. — Прошлый год, что ли?
— Конечно, видишь, как давно ты их уже не видел. Тебе когда квартиру-то дадут, я бы привезла их погостить на каникулах?
— Обещают скоро, — неопределенно ответил он.
— А может, мне и самой сюда перебраться? — начала дочь издалека, видимо, уже не первый между ними разговор.
— А что тебе не нравится в Саратове?
— Да какие в Саратове перспективы? И Павлу уже предлагают повышение, да и мне бы нашлось место где-нибудь хоть мировым судьей, меня уже знают в прокуратуре. На первых порах внуки и у тебя могли бы пожить с бабушкой, — застрочила пулеметом дочь, — А им образование нужно, разве в Саратове хорошую школу найдешь?
— А я бы сейчас, если бы вернуться на год назад, не уехал из Саратова, — сказал Виктор Викторович и погладил живот, где язва уже почти не давала о себе знать.
Он поглядел на дочь и вспомнил слова доктора о том, что спазмы бывают вроде наказания тому, кто должен был один раз в жизни что-то сказать, но так и не сказал. Он хорошо знал, как это бывает: на тебя смотрят люди, и ты уже набрал воздуха, но потом только сглотнул, двинул кадыком, если он у тебя есть, и все. Вот и спазм. Но это спазм. А язва тогда за что? Интересно, там у них тоже так расписано, как в Уголовном кодексе: за это то-то, а за это «от» и «до»? Нет, конечно, все это просто врачебная байка, насчет спазмов.
Вторник, 25 июля, 18.00
Кузякин как вошел, так сразу же и пожалел, что сюда приехал, ну не его это было место. Но отступать было некуда, и приходилось, останавливаясь у каждого тренажера, чтобы поставить вес поменьше и постараться сделать так, чтобы никто не обратил на это внимания, поднимать рычаги руками, разводить их локтями в стороны, гнуть спину и даже качать валик ногой в положении, которое он про себя определил как «раком». Старожилы фитнеса, все одетые в белоснежное или васильковое и бежевое, как ему казалось, не так презрительно косились на его стоптанные кроссовки, сколько их смешили сами потуги этого лишенного даже спортивной координации неофита. При этом Ри на него еще покрикивала, как надсмотрщик в каком-нибудь старом фильме про негров:
— Неправильно спину держишь! Так нагрузка неправильно распределяется!