Когда-то прежде он звал ее, как все: «Ри», но почему-то перестал так называть.
«А что он злится?» — подумал садовник по-таджикски, щелкая ножницами.
— А ты сам-то! — крикнула Ри, тоже сразу заводясь, — На себя посмотри! Я-то, по крайней мере, выгляжу нормально…
Тем не менее она схватила с кресла майку с надписью «Dublin», которая натянулась у нее на груди, вроде и не такой уж большой, но крайне отчетливой.
— Не кричи так, дура! — прошипел Сашок, выползая из холла на террасу.
По тому, как он повернулся к жене, можно было догадаться, что на его пересеченном бледным шрамом, но не до степени уродства лице второй глаз стеклянный. Своим единственным глазом Сашок обозрел окрестности поверх забора, но забор был трехметровый, и выше виднелись только сосны. Ри между тем продолжала орать с ненавистью:
— Тебе тридцать лет, а у тебя вон бидон, как у дедушки! Мне-то стесняться нечего, а вот тебе самому надо сразу пиджак надевать, как из-под одеяла вылезаешь! — Голый живот Сашка в самом деле был не то чтобы совсем уж неприличен, но в комплексе с бицепсами «качка» выглядел как будто от другого человека, — А то припрешься в зал и ходишь там со своим бидоном, клиентов только мне распугиваешь…
Ри учила всяких бездарей теннису неподалеку в фитнес-центре, совладельцем которого был Сашок, но, когда он сам приезжал туда тягать свою тупую штангу, она испытывала дискомфорт: ну не такой должен быть муж у юной красавицы с теннисной ракеткой.
— Я и не хожу туда, некогда мне качаться! — кричал Сашок, стараясь взять подобающий бизнесмену иронический тон, как у соседа по даче справа. — Мне деньги зарабатывать надо тебе на игрушки. Чтобы ты там красовалась перед всякими… — Ироничный тон Сашку не удавался, он опять стал похож на того, кем всегда и был: на бычка, — Я-то вон, а ты, тварь, на что годишься? Сейчас я тебе покажу, на что ты годишься!..
Неожиданно проворно для своей комплекции, держа лицо вбок, чтобы видеть жертву, он начал огибать большой овальный стол на террасе. Ри метнулась в гостиную, но там он ее сразу настиг, развернул, порвал треснувшую у ворота майку и потащил на кожаный диван.
— Не трогай меня! — визжала Ри. Сопротивление было бурным, но недолгим.
Четверг, 18 мая, 10.15
Майор в отставке Игорь Зябликов, с лицом, выдававшим своим необыкновенным кирпичным загаром или комбайнера, или уж кадрового военного, ехал к брату в колонию усиленного режима, находившуюся не так далеко, в Тверской области. Машина «Князь Владимир», выделенная ему бесплатно Фондом ветеранов, была с ручным управлением, потому что левая, обутая в протез нога у Зябликова не гнулась. Но не это была беда, а вот ломался все время этот «Князь Владимир», всегда ни с того ни с сего, и никогда не угадаешь как. Вот и сейчас в нем что-то скрежетало, и инвалид неустанно материл и «Князя», и Фонд ветеранов. Наконец доехал, оставил машину на пыльном, несмотря на раннее еще лето, пятачке перед серыми воротами колонии и открыл первую дверь, ведущую дальше в забранный сварными металлическими решетками тамбур. Дежурный прапорщик позвонил куда-то по внутреннему телефону и назвал в трубку его фамилию: «Зябликов».
— Скажите, из угрозыска должен был звонить Тульский, — напомнил отставной Майор.
Через десять минут он уже сидел с братом в опрятной комнате, напоминающей о том, для чего она предназначена, двумя панцирными кроватями, которые были стыдливо затянуты покрывалами розоватого оттенка. Он выгружал на тумбочку гостинцы, а брат, более тщедушный, бритый и выглядевший в черной робе лет на десять моложе Майора, тем временем уже деловито жевал колбасу.
— А ты вроде вне расписания, — сказал заключенный, уплетавший колбасу так, как будто он боялся, что сейчас она исчезнет вместе с братом.
— Возможность такая образовалась, сразу и поехал навестить тебя, дурака. Хоть на час. Родной же ты мне все-таки потому что, — объяснил Майор, стукнув ребром ладони по тумбочке: такая у него была привычка, — Кореш мой устроил, подполковник Тульский, помнишь, я тебе тогда про него рассказывал, ну, когда ты еще последний раз дома был. Думал, может, ты как-нибудь к нему все-таки сходишь поговорить, он знает эти дела.
— Мент, что ли? — уточнил с набитым ртом брат.
— Тебе мент, а мне однополчанин, — огрызнулся Зябликов, но решил объяснить: — У него тоже ко мне просьба: зовет родине послужить в качестве присяжного.
— А! — сказал заключенный, насытившись в первом приближении и сортируя харчи на тумбочке. — А что, больше никто не хочет в присяжные уже? Раскусил народ эту мульку? Мне, впрочем, суд присяжных не грозит, это кому пожизненно светит, а у меня все по мелочи. А может, твой подполковник как-нибудь меня вытащит отсюда, а?