Потом он вспоминал, как однажды свежевал овцу, как, сосредоточившись на работе, не услышал шагов за спиной, не заметил, как подошла Алай и стала смотреть на кровавое месиво у него под руками, где шкуры, кишки, мясо, недавно еще живое, тихое, смирное создание. Он оглянулся, с ножом в испачканной кровью руке и увидел, что Алай рвёт. Сердце улетело куда-то вниз, так нехорошо ему стало, что он, как разъярённый зверь, стал звать Кыдым и ругать её последними словами: «Ты что, спишь? Чем занимаешься? А ну, забери ребёнка!». Быстрым шагом пришла испуганная жена, увела Алай. Уже уходя, дочь обернулась, и в её глазах Кертек увидел неподдельный ужас. Она была маленькая, пяти лет, и он не смог ей ничего объяснить, даже не знал, как.
А ещё она была с ним на своей первой охоте. Этого ни он, ни она не забудут никогда.
Пронзённое стрелой, существо трепыхалось от боли, билось, кричало всем своим нутром, молило о жизни, задыхаясь, захлёбываясь кровью. Все это вдруг навалилось на Алай, накатило внезапно, словно она сама вылетела вместе со стрелой, разорвала чужую плоть, а потом слилась с ней. В глазах у Алай потемнело, она стала быстро проваливаться куда-то, едва успев позвать, прошептать: «Папа!». Отец оглянулся, не зная, что его зовут, и увидел, как дочь, выпустив поводья, заваливается набок и падает с лошади. Он развернул коня и, испуганный, помчался к ней.
Алай была без сознания, совсем бледная, из носа текла тонкой струйкой кровь. «Девочка моя! Ты что? Что с тобой!». Он стал отирать ей лицо холодным снегом, а она лежала, то ли живая, то ли уходящая в мир иной, белая, тихая, хрупкая девочка его, жеребёночек из тумана. Отец не знал, что делать, тряс ее, звал и когда уже решил, что она умерла, Алай открыла глаза, взглянула на него и заплакала взахлёб. Отец прижал её к себе, стал укачивать, как маленького ребенка, говорить что-то ласковое и пытаться удержать своё сильно бьющееся, испуганное сердце. Алай плакала и дрожала, перед глазами мелькали видения, яркие, четкие, Алай-стрела, Алай-птица, красные капли на белом, и Алай, получеловек-полуптица, в перьях, в крови, скрючившись, на снегу. Тело дрожало, трепетало, звенело, тело пело тетивой и пело оно от боли и страха, и Алай изо всех желала, чтобы оно замолчало. Отец, крепко подхватив девочку, посадил её с собой на коня, позвал лошадь Алай и отправился домой. Убитая птица так и осталась лежать на снегу.
Алай проспала весь день до вечера. Потом сидела молча у костра, разглядывая что-то в его пламени. Отец зашёл неслышно и наблюдал за ней. Его поразило, как осунулось у дочери лицо, стало какое-то взрослое, сосредоточенное, с некрасивой морщиной между бровей. Он всё бы отдал, чтобы эта морщина испарилась, разгладилась, чтобы синие глаза засияли, как прежде, чтобы девочка улыбнулась. Сердце его сжалось при мысли о словах шаманки, он вдруг ощутил всю тяжесть камня, что таскал на душе с того дня. Рано или поздно Алай отберут у него, у девочки из тумана своя судьба, неясно какая, но ему, он знал точно, придётся вернуться в туман уже одному.
Он присел рядом, обнял дочь. «Жеребёночек, напугала ты меня. Что с тобой, миленькая? Что случилось?». Она подняла на него свои синие глаза, и лицо её исказилось от боли: «Папа, я убила живое…». Сказала и уткнулась ему в грудь. Он почувствовал, что она плачет. «Ничего страшного, жеребёночек, ничего, это бывает. Так устроена жизнь, так устроена. Если хочешь, больше не будешь ходить на охоту. Будешь дома, не плачь, маленькая моя, только не плачь». Он уложил её спать и вышел наружу. «Надо же — «убила живое». Он догадывался, что утром был не просто случай на охоте, там было что-то, чего он не мог понять. Белое лицо с красной извилистой ниточкой все еще стояло у него перед глазами. Он отёр лицо снегом и ушёл в ночь, к лошадям.
«Папа! — она тихо позвала его. — Папа, не ходи на охоту. Медведь убьёт тебя». Кертек остановился. Он не был трусом и даже, зная, что это правда, все равно пошёл бы. Но он хотел понять, наконец, что такое заключено в этой девочке, которая разговаривает с волками и которая умирает вместе с убитой птицей. «Откуда тебе это известно, доченька?» — спросил он мягко. «Я видела». Он всё же собрался уйти, как вдруг Алай мёртвой хваткой вцепилась ему в руку: «Не ходи». Она посмотрела на него строго и зло, и ему так захотелось спать, что подогнулись ноги. Кертек уснул у порога, а с охоты не вернулся его соплеменник.
После он уже не ломал голову, он все понял. У него не будет дочери. Потому что у шаманов нет ни отцов, ни матерей, ведь они сами — и отец, и мать своему племени. Оставалось только смириться.