В ту же секунду я упал без чувств.
Когда я немного очухался, мне показалось, что он стоит рядом и обращается к кому-то со словами: «Нам придется дать ему еще немного времени».
Приоткрыв глаза, я поглядел в ту сторону, откуда раздавался голос.
Там никого не было.
IV
Спустя четыре дня я впервые получил номер «Аркхем эдвертайзер» — почтальон оставил его на возвышавшемся у ворот обломке указательного столба, придавив сверху камнем. Я забыл упомянуть о том, что во время своего посещения аркхемской библиотеки я оформил шестимесячную подписку на эту газету, таким способом отблагодарив редакцию за предоставленное мне право просмотреть старые подшивки, где я искал материалы, касавшиеся моего двоюродного деда. Газета как таковая меня совершенно не интересовала, и поначалу я даже хотел зашвырнуть ее куда подальше, но потом передумал и принес в дом.
Я не имел желания читать местную прессу, но тут мне на глаза попался набранный крупным шрифтом заголовок, который гласил: «Исчезновения в Данвиче возобновились». Почуяв недоброе, я прочел следующие строки:
«Поступило сообщение об исчезновении восемнадцатилетнего Сета Фрая, работавшего на ферме у Говарда Коула, расположенной к северу от Данвича. Последний раз его видели три дня назад по пути из города на ферму. А два дня назад пропал без вести двадцатилетний Гарольд Сойер, проживающий на окраине Данвича. Шериф Джон Хоктон и его помощники прочесывают округу, но пока без видимых успехов. Люди, близко знавшие этих юношей, утверждают, что у тех не было веских причин, чтобы скрываться; таким образом, есть основания предполагать, что дело пахнет преступлением.
Наши старые читатели, наверное, еще помнят волну подобных исчезновений, имевшую место более двадцати лет назад и увенчавшуюся пропажей Септимуса Бишопа летом 1929 года.
Данвич — типичное захолустье с довольно скандальной репутацией. Он нередко фигурирует в сводках новостей в связи с какой-нибудь загадочной историей, первой из каковых было дело Уэйтли в 1928 году…»
Я уронил газету на колени. Мой рассудок отказывался принять то единственное объяснение, которое напрашивалось само собой. Именно в этот момент я и принял решение предать бумаге все, что знал и чему был свидетелем. Я надеялся, что, расположив все события по порядку, я смогу увидеть их в истинном свете. Пока что у меня в голове царил полный хаос: я вспоминал то об исчезнувших из подвала костях, то о словах Уилбера Уэйтли в письме к моему двоюродному деду: «Пришельцы из воздуха не могут обходиться без человеческой крови. Они получают из нее тело… вы тоже сможете это делать…», то о таинственном возвращении и не менее таинственном повторном исчезновении Септимуса Бишопа, который с тех пор, как я встретил его в кабинете, больше не появлялся.
Я швырнул газету на пол. В голове у меня воцарился еще больший хаос, чем прежде: предания о колдунах и чародеях мешались со всевозможными поверьями, вроде того, что в проточной воде могут обитать духи, ведьмы и прочая нечисть. Мой здравый смысл задыхался под натиском суеверий и предрассудков. Внезапно меня охватило непреодолимое желание узнать обо всем как можно больше. Я выбежал из дома, изрядно исцарапавшись о кусты ежевики, спустился по тропинке к автомобилю и поехал в Данвич.
Едва я ступил ногой в магазин Тобиаса Уэйтли, как он набросился на меня с криками.
— Убирайтесь! Я не стану вас обслуживать! — орал он, брызгая слюной и сверкая глазами. — Это все вы, вы!
Он не давал мне открыть рта.
— Убирайтесь вон из города, пока это не повторилось! Мы сделали это тогда — сделаем и теперь. Я знал того парня, Сета. Он был мне как родной сын. Это вы во всем виноваты, вы и все ваше бишоповское отродье!
Перед лицом такой лютой злобы мне ничего не оставалось, как убраться восвояси. Пока я шел к автомобилю, я видел, как другие жители Данвича, сбившись в кучки вдоль улицы, смотрят мне вслед с неприкрытой ненавистью.
Я сел в автомобиль и покинул город. Впервые в жизни я воочию убедился в том, какую власть над человеком имеет страх неведомого — страх, перед которым отступает здравый смысл.
Вернувшись в дом Бишопа, я взял лампу, спустился в туннель и прошел по нему к люку, ведущему в подземную комнату. Едва я приподнял крышку, как на меня дохнуло таким смрадом, что я почел за благо остаться наверху. Запах, скорее всего, исходил от того, второго, отверстия, в которое я ни разу не удосужился заглянуть, ибо в самой комнате — насколько я мог видеть при тусклом мерцании лампы — ничто не изменилось со времени моего последнего посещения.