— Заниматься настоящей сыщицкой работой — это тебе не нотации в парке читать, — шепнул мне Ватсон, кивнув в сторону Клавы, обследовавшей дальний угол чердака.
Мне, однако, вовсе не хотелось злорадствовать на ее счет. В конце концов, теперь все мы — члены одной команды, и успех, и поражение — все у нас должно быть общим. Подумав так, я сразу же почувствовал облегчение и созвал ребят на военный совет, который Клава почему-то называла мозговым штурмом.
— А что мы, собственно, ищем? — так поставил я вопрос перед Ватсоном и Клавой.
— Действительно, — не удержалась, чтобы не съехидничать Клава. — Час уже ищем, а что — не знаем.
— Не совсем так, — возразил я. — Кузен ясно сказал, что это что-то можем найти только мы.
— Ты все еще ему веришь? — воскликнула Клава. — Ведь он, скорее всего, не поделился с нами всей информацией, которой располагает. Да к тому же и скрыл что-то, что звякнуло в саквояже.
— И тем не менее мы ему, по-видимому, пока нужны. Но что же он ищет?
— Может, еще газеты? — робко спросил Кирилл.
— Это вряд ли. Похоже, ему и найденных газет хватило для подтверждения своих гипотез, — подумав, сказал я. — Он надеется найти что-то другое, но каким-то образом связанное с содержимым саквояжа.
И в этот момент Клава, глянув на кота, певуче протянула:
— А что это у нас Мюратик мышей не ловит? В прошлый раз, говорите, впереди всех бежал, а сейчас сидит сиднем на одном месте и в ус не дует. А ну-ка давай, ищи тайник, — с этими словами Клава подхватила кота и вынесла его на середину чердака.
— Ищи, Мюрат, ищи! — заорали мы хором.
Кот постоял на месте, потом недовольно выгнул спину и снова уселся, не обращая на нас никакого внимания.
— С ним по-французски надо, — спохватился Ватсон, — он по-русски не сечет.
— Можно по-французски, — согласилась Клава. — Cherche, Murat, cherche![15]
И — верьте или нет — Мюрат поднялся на все четыре лапы, описал круг в центре чердака — и вернулся на то же место, где сидел до сих пор.
— Вот упрямое животное, — с досадой воскликнул Ватсон. — Не хочет искать!
— А, может, он дает нам понять, что на чердаке больше ничего нет? предположил я.
— Ну, нет, — не согласилась Клава. — К нему подход нужен.
И запела, замурлыкала, одновременно почесывая у кота за ухом:
— Нас за все утро никто за ушком не почесал, никто слова человечекого…
— По-французски, — встрял по своему обыкновению Ватсон.
— …не сказал, — закончила Клава.
И о, чудо! Кот замурлыкал в ответ!
— Вы слышите, он отвечает, — возликовала Клава.
Мы прислушались и вдруг в мерном, как тарахтение мотора, мурлыкании отчетливо различили то, что заставило нас окаменеть от изумления.
— Ici, ici, ici[16], - передавал кот, как полярник на льдине.
— Здесь? Где это здесь? — недоуменно вопросил Кирилл.
При этих словах кот перестал мурлыкать, встал с ленивой грацией избалованного вниманием любимца публики и пересел на другое место. Рядом с тем, где он только что находился. Во взгляде его увлажненных печальных глаз читалось брезгливое недоумение непонятливостью подрастаюшего поколения.
— Но здесь же ничего нет, — с недоумением произнесла Клава, глядя на плотно пригнанные доски пола, где только что сидел Мюрат.
И тут пробил звездный час Ватсона. Встав на колени, он принялся тщательно простукивать предусмотрительно прихваченным с собой деревянным молоточком почерневшие от времени доски. Мы с Клавой, не дыша, следили за его ставшими неожиданно осмысленными движениями. Между тем Ватсон, явно нашедший себя, настолько погрузился в свое занятие, что когда звук, издаваемый молоточком, изменился, выдавая скрывающуюся под полом пустоту, методично довел дело ло конца, точно определив размеры тайника.
И только после этого он выпрямился, отер пот со лба и сказал:
— Не подвел котяра, хоть и француз (по французскому у Ватсона была четверка с минусом).
Дальнейшее было делом техники. Подцепив доску ломиком, обнаруженным в углу, Ватсон вскрыл тайник. В нем, к нашему разочарованию, оказалась не диадема неаполитанской королевы и не жемчужина "Перегрин" княгини Юсуповой, а помятая жестяная коробка из под папирос "Пилот". На ее крышке был изображен сталинский сокол в шлемофоне, глядящий из-под поднятой руки в небо, в котором парил самолет ПО-2. Вместо пропеллера у него был изображен большой кукиш. Надпись под самолетом гласила: "Наш ответ Чемберлену!".