Второй обитатель «Блэк-Фарм» именовался Фобосом. Это был не старый еще человек, чрезвычайно непостоянный по натуре; то он был веселым и оживленным, то напыщенно патетичным, то мечтателем, который носился с какими-то сумасшедшими фантазиями. Он-то, собственно, и был руководителем и наставником частной жизни Арчибальда Мэккензи. Он буквально водил его за руку, когда нужно подсказывая, что тому делать:
— За работу, Мэккензи!.. Мэккензи — обедать!.. Пора спать, Мэккензи!..
По специальности он был химиком; по натуре, как говорят, — «не все дома»…
Третий был похожий на бульдога шотландец Роберт Мак-Грегор. Он всегда курил вонючие сигары и почти всегда молчал, раскрывая рот только для того чтобы сказать какую-нибудь грубость или проклятие, и был незаурядным механиком…
Однажды Фобос, который в тот период пребывал в так называемом «телячьем» настроении, зане мне книжку.
— Тоскуете, молодой человек… — сказал он, — это плохо!… Ну, да впрочем для вас, молодых, имеют еще цену цветочки и соловьи, — «шепот, робкое дыханье, трели соловья…» — словом. А для меня, знаете, — все это уже выеденного яйца не стоит. И совсем не потому, что я уже не молод, а просто теперь уже вообще — нечего вздыхать под луной никому… А впрочем, вы все равно ни черта в этом не поймете! Переведите, пока что, вот это с итальянского. Пишет сам Маркони. Кажется, у него здесь есть мыслишка, которую наш Мэккензи разовьет до таких пределов, что этому макаронщику и не грезилось…
Первое время слова Фобоса о «шепоте, робком дыханьи и трелях соловья» и мысли и воспоминания о моей маленькой Кармеле — мешали мне сосредоточиться, но постепенно дело стало успешно подвигаться и даже меня почему-то заинтересовало.
Если не ошибаюсь, Маркони пишет что-то об опытах передачи на расстоянии, при помощи радио-излучения, так называемого «детонационного импульса». Дело выглядит примерно так: в своем аппарате я произвожу небольшой, вполне безопасный взрыв, и одновременно с моим взрывом взлетает в воздух все способное взрываться на расстоянии, которое равняется радиусу действия и соответствует мощности моего аппарата. Если это будет сто километров — то весь порох, пироксилин, динамит и все, что только есть взрывчатого в этом пространстве — взорвется в то мгновение, когда я надавлю кнопку. Начнут взрываться гранаты в ящиках, стрелять сами собой винтовки, загрохочут бомбы, разрываясь под бомбардировщиком в полете…
Додумавшись до этого, я почувствовал, как мороз неприятной волной прошелся по моей спине, хотя и стояла невыносимая жара.
А в общем, — все это фантазия, утопия! Никаких подобных аппаратов нет и, будем надеяться — не будет. Люди не додумаются до этого!.. Но тут я вспомнил Мэккензи… Если люди не додумаются, — то Мэккензи может додуматься. Мэккензи — не человек; Мэккензи — своеобразный аппарат, ключ от которого в руках этого полусумашедшего Фобоса… Завтра Фобос заставит мозг Мэккензи днем и ночью работать над тем, как посылать такую молнию на 100, на 1 000 километров… Фобос заставит этот аппарат-мозг думать и Мэккензи откроет то, чем заинтересовался этот маньяк. И что будет тогда?..
Прошло несколько спокойных педель, па протяжении которых не случилось ничего достойного внимания.
Но в один день, за обедом, Фобос, глаза которого почему-то как-то особенно блестели, катая по столу хлебные шарики своими тонкими, нервными пальцами, глухо проговорил:
— Завтра я рассчитываю произвести практический эксперимент с аппаратом «Игрек»…
Мэккензи промолчал, но Мак-Грегор отозвался:
— У вас ослиная голова, Фобос… — и я заметил, как он выразительно поглядел в мою сторону.
Фобос криво улыбнулся.
— Изысканная вежливость нашего Боба всегда наивысшего качества, — обратился он ко мне, — но вы не обращайте на это внимания. Боб — золотой человек, хотя и немножко сумасшедший. Мы ведь все самую чуточку сумасшедшие. Все! Все человечество. Но мы его вылечим… Не правда ли, Боб?!..
С вечера мне не спалось. Бродя по саду, я подошел к северному фасаду нашего дома, на который выходила массивная вышка, в которой была расположена лаборатория, куда мне не случалось попадать. На крыше вышки была крытая платформа, с которой до меня долетали человеческие голоса… Блеснул огонек сигары Мак-Грегора…
— Готово, Мэккензи? — расслышал я голос Фобоса.
Что тот ответил, я не разобрал, но чрезвычайно отчетливо услышал голос шотландца:
— Вы законченный идиот, Фобос. Вы треплете языком как баба. Он, я думаю, может заинтересоваться не только луной и соловьями… И станет разнюхивать своим проклятым носом… А тогда…
— Что же тогда, сэр?.. — холодно откликнулся Фобос. — Что же тогда, я спрашиваю? Нужно быть недюжинным ученым, чтобы узнать нашу тайну!.. Нужен мозг Мэккензи, моя способность комбинировать и ваше знание механики, чтобы…
Дальше я ничего уже не слышал, ибо сконцентрировал все внимание на конце шпиля, который стоял на крыше вышки. На нем появился яркий голубой шарик размером в яблоко, который светился ровным прозрачным светом…
Вдруг к этому голубому свету присоединился красноватый отблеск. Небо посветлело и стало окрашиваться в красный цвет… На нем отчетливо стали выделяться ажурно-филигранные ветви деревьев. Я оглянулся и едва не вскрикнул: километрах в 5–6, на пригорке, где была расположена небольшая слободка — бушевало пламя…
— Пойдем спать, — услышал я голос Фобоса, — вовсе не так уж интересно наблюдать, как горят эти «небоскребы»… Все в порядке.
Стало тихо. Я глядел на пожар и думал о том несчастье, что обрушилось на жителей слободки. Потом думал — что за таинственный голубой шар был на шпиле лаборатории? Вероятно, опять опыты с радио.