Хижина эта была расположена недалеко: километрах в трех от плантации Перейры и стояла на краю первобытных джунглей. По другую сторону — было сплошное, непроходимое болото; вероятно, поэтому местность была совершенно безлюдна. Людей не было, но зато всяческой дичи, как говорил Перейра, было «столько — сколько звезд на небе», в чем я имел полную возможность убедиться в первый же день охоты.
На другой день Перейра почувствовал легкое недомогание и я отправился на охоту в джунгли сам. Когда я возвратился нагруженный добычей, ему стало лучше, но казался он менее оживленным и разговорчивым, чем всегда. В углу стоял его раскрытый чемодан и сверху в нем лежала, небрежно брошенная, знаменитая «Рубашка смерти».
— С какой это стати вы вытащили этот уникум? — спросил я, когда мы немного подзакусили и опорожнили две бутылки неплохого коньяка.
— Так, разглядывал, — небрежно ответил португалец. — Все любуюсь.
Вероятно, под влиянием выпитого, эта рубашка не вызывала теперь во мне того отвращения, пересилить которое прежде я был не в состоянии, и я с интересом наблюдал, как Перейра поднялся, взял рубашку, повертел в руках и кончил тем, что напялил на себя…
— Сидит неплохо! Как от хорошего портного… — засмеялся он. — Ну-ка, подкрутите этот вот винтик, интересно, как оно действует.
Я послушно подкрутил, и мы, верно, добрых полчаса забавлялись, как дети.
Когда Перейра скинул рубашку, мне захотелось попробовать на себе, и я в свою очередь натянул ее. Она плотно прилегала к туловищу. Я уселся на стул и сказал что-то на тему о том, что не хватает только невесты, раз уже жених облачился в свадебный туалет.
Перейра хлопнул меня по спине и сказал, усмехнувшись как-то неприятно:
— Не так уж страшен черт, как его малюют, правда? Постойте-ка, я малость поддам жару, — и он стал затягивать винты.
Рубашка сузилась и я почувствовал, как проволоки через настоящую рубашку врезываются в мое тело.
— Не затягивайте слишком туго! Это не приносит особого наслаждения…
Перейра тем временем быстро и ловко привязал мои ноги к стулу обрывком какой-то веревки и еще подтянул винты так, что, как говорится, глаза у меня полезли на лоб. Коньяк действовал, вероятно, так хорошо, что и тогда я не сознавал еще своего положения…
— Перейра, вы с ума спятили, черт возьми, — завопил я, — мне же больно! Бросьте эти идиотские штучки…
Португалец молча крутнул еще и отошел на несколько шагов.
— Теперь вы не можете пошевельнуться, не правда ли? — спросил он таким голосом, что я невольно глянул ему в глаза. Он внимательно, не отрывая взгляда, смотрел на меня. Я немного протрезвился и подумал, что он либо пьян, либо болезнь повлияла на его умственные способности… Если так, то акции мои стоят отнюдь не высоко…
— Конечно же, не могу, — отвечал я по возможности спокойно, — однако, снимите с меня эту чертовщину и будем спать…
Едва я успел окончить эту фразу, как подлинный смысл этого фокуса стал мне вполне ясен. Перейра, не обращая больше на меня ни малейшего внимания, — занялся моим пиджаком, который я, садясь за ужин, повесил на спинке стула, так как было жарко… Обыскав его, он нашел потайной карман, вытащил деньги, старательно пересчитал их и преспокойно опустил в свой карман.
— 45 000 германских марок… Это совсем не так уж и много, — и, хлопнув себя по карману, где лежали мои деньги, прибавил:
— Теперь, я думаю, вам все понятно?
Я хотел было ответить, но боль и злость лишили меня дара речи.
— Скажу по совести, — продолжал негодяй, — мне жаль-таки лишать вас этих деньжат, но, видите ли, — нужда, ничего не попишешь. За последнее время дела мои несколько пошатнулись… Однако, эта рубашка не раз уже выручала… А местечко здесь самое подходящее для таких экспериментов, глушь! Не так ли? Не тратьте сил, этой штучки не сбросите, — усмехнулся он, заметив, что я сделал движение, — голос свой тоже не надрывайте по-пустому: за несколько миль здесь никого нет, кроме сов на болотах… Но повторяю: мне очень неприятна вся эта история, ибо вы мне глубоко симпатичны…
— У вас довольно своеобразные способы проявлять свою симпатию, — смог наконец вымолвить я, — пустите меня, мерзавец, иначе я…
— Те-те-те! Не нервничайте, это вредит здоровью. Ничегошеньки вы не сделаете, и сами это отлично понимаете. Ну-с, будьте здоровы! Вы были чудесным спутником. Я даже, чтобы доказать вам свою симпатию, в которой вы, кажется, сомневаетесь — оставлю вам тысяч пять, чтобы вы не сели окончательно на мель. Как видите, Перейра благородный человек…