Когда я успела постареть?
Она качает головой и произносит:
— Я останусь в кровати. Не хочу, чтобы меня беспокоили. Вы поможете ей устроиться, не сомневаюсь.
— Хорошо, синьора.
Она глотает пилюли. Адалина уходит, ее лицо выражает уважение. Нет нужды показывать настоящие чувства, да они и не имеют значения. Пусть будут разочарованы. Пусть скажут: «Могла бы и напрячься, девчонка проделала долгий путь». Пусть думают что хотят. Только ей известно, насколько это невыполнимо.
Да и не нужна ей здесь эта девчонка и никогда не была нужна. Прислуга знает слишком много, задает слишком много вопросов, как будто совать свой нос в чужие дела — их работа.
Но разве у нее есть выбор? Адалина не успевает, замок просто огромен. В одиночку ей не справиться.
Но в этот раз она имеет право не говорить правду. Никто до нее не доберется.
Таблетки начинают действовать, она прикрывает глаза и погружается в дремоту. Сквозь сон она снова слышит его голос. Он зовет ее из воды, в которую садится оранжевое солнце.
Пойдем со мной. Я буду с тобой. Я жду.
И она, раскрыв объятия, падает.
Часть первая
Глава первая
Говорят, невозможно снова полюбить так, как в первый раз. Наверное, ваше сердце безвозвратно изменяется. Возможно, вы утрачиваете остроту ощущений. Или становитесь мудрее. Понимаете, что игра не стоит свеч. Вы знаете, что такое боль и как защитить себя от нее.
В этом можно найти утешение, думаю я, пробираясь сквозь толпу в метро, — жители пригорода, мученики часа пик, уткнувшиеся в свои телефоны, туристы, чуть что сверяющиеся с картой и замирающие в ужасе при виде автоматов с билетами, целующиеся на эскалаторе парочки — я уверена: что бы ни случилось и где бы я ни оказалась, мне не придется пережить это вновь. В едином порыве толпа вываливается с Северной линии[1] на поверхность, где шумный город сверкает огнями и красками. Обгоняю компанию девушек, ищущих ночных развлечений. Кажется, мы с ними примерно одного возраста — под тридцать, и все же между нами пропасть. Смотрю на них, будто через плотное стекло, вспоминая времена, когда я была такой же ветреной и наивной, думая, как это — стоять в самом начале пути, еще не совершив серьезных ошибок, во всяком случае, таких непоправимых, как моя.
Что мне нравится в Лондоне, так это возможность раствориться в толпе. Так много людей, так много жизней. Ирония состоит в том, что я-то явилась сюда, чтобы быть замеченной, стать кем-то. Но стала невидимкой. И мне будет очень этого не хватать, когда все откроется. Я буду вспоминать это как бесценный дар, который, однажды утратив, уже не вернешь.
Я сажусь в автобус и наблюдаю, как улицы погружаются в темноту. Парень в очках, сидящий напротив, читает «Метро»[2]; заголовок на первой полосе гласит: «ПРЕСТУПНИК ПОЙМАН: КОПЫ ЗАДЕРЖАЛИ ГАРАЖНОГО УБИЙЦУ». Я вздрагиваю. Интересно, выделят ли место сообщению обо мне? Что напишут? Так и вижу мое доброе имя — Люси Уиттекер, написанное округлым понятным почерком, под домашними заданиями, благодарственными письмами и поздравительными открытками друзьям, — в некрологе, внушающем страх и трепет. Знакомые будут говорить: «Это же не та самая Люси Уиттекер? Но она слишком тихая и скромная, чтобы совершить нечто подобное…»
Но я, кажется, совершила. Совершила нечто подобное.
Мы подъезжаем к моей остановке, и я выхожу в темноту. Поднимается ветер, я плотнее закутываюсь в пальто. Гляжу себе под ноги, зажав под мышкой пластиковую коробку.
Звонит телефон, я думаю: «Вдруг это он?!» — и презираю себя за поспешность, с которой опускаю дрожащую руку в карман, и за надежду, которая, впрочем, быстро улетучивается. Это не он. Это Билл, моя соседка по квартире. На самом деле ее зовут Белинда, но это имя ей никогда не нравилось.
Когда будешь дома? У меня есть вино. Чмоки.
Я почти на месте, и отвечать нет смысла. Замедляю шаг. Каждый раз, открывая сообщения, я не перечитываю нашу с ним переписку. Эти волнующие беседы длились ночами, и каждый раз, когда около двух экран загорался, мое сердце замирало. Стоило бы удалить их, но рука не поднимается. Кажется, что, стерев их, я уничтожу доказательство того, что это вообще было со мной. Что до всего плохого было хорошее. Ведь было же, раньше. Было очень хорошо. И это стало причиной всего происшедшего…