Не будь идиоткой. Нет никакой причины. И нет оправдания тому, что ты сделала.
И конечно, он не напишет. Никогда не напишет. Все кончено.
Сворачиваю на нашу улицу, открываю парадную дверь. Билл так и не привыкла сортировать почту, и потому я сгребаю разбросанные по полу конверты и раскладываю их по номерам квартир прежде, чем забрать наши с собой наверх. Билл так и не научилась правилам общежития, судя по тому, как часто она меняла рулон туалетной бумаги или выносила мусор, но меня это мало волновало. Мы были лучшими подругами с тех пор, как научились говорить, она прошла со мной через все и продолжает оставаться рядом, она единственная узнала отвратительную правду, но не отвернулась от меня, хотя ей стоило. Любому на ее месте стоило. Поэтому мне плевать на мусор.
— Как все прошло? — Войдя, я вижу, что она уже ждет, вино налито, по телевизору идет очередное шоу талантов, и она приглушает звук, когда я пожимаю плечами.
— Как и ожидалось. — Я ставлю коробку на пол и размышляю, как же все прошло: после пяти лет работы мне понадобилось пять минут, чтобы собраться. Какие-то старые бумажки для заметок, настольный календарь и магнит на холодильник в форме бутылки сангрии, присланный клиентом из Португалии.
— Значит, без духового оркестра? — Билл крепко обнимает меня.
От этого на моих глазах выступают слезы, но я быстро смахиваю их. «Сама виновата», — прошипела Наташа, его заместитель, пока я пробиралась к выходу из «Кэллоуэй и Купер», стараясь не замечать настороженных шокированных взглядов. Обычно водители так смотрят на происшедшую аварию.
Наташа возненавидела меня с первого дня. Почему? Я думаю, она в него влюблена. Как коммерческий директор, она считалась его правой рукой, но потом появилась я, его личный ассистент, и отодвинула ее. Она пыталась устроить на это место кого-то другого, Холли из бухгалтерии говорила мне. Только победила не Наташа, а я. И я думаю, что ей было нелегко смириться с тем, что до самого конца, пока все не пошло наперекосяк, казалось, будто он отвечает мне взаимностью. Конечно, когда все полетело к чертям, лучшего подарка для нее и представить себе невозможно. Наташа была рада моему уходу и не могла поверить, что ей так повезло.
Я стараюсь засмеяться, но смех застывает на губах.
— Да уж, совсем без оркестра.
Я хватаю бокал и выпиваю содержимое одним глотком. Билл наполняет его вновь. Хочется закурить, но я же стараюсь бросить. Самое время, Люси. Кому сейчас есть дело, жива ты или нет? Так, хватит сантиментов, я сама себя раздражаю. Лучше сосредоточиться на алкоголе. Если продолжить пить, я отключусь, а если отключусь, ничего не буду помнить. Ни его прикосновений к моей щеке, ни поцелуев…
— Ну хватит, — неуверенно улыбается Билл, — все уже закончилось.
— Правда?
— Тебе больше никогда не придется видеть всех этих людей. Ты больше не увидишь его.
Единственное, чего Билл не понимает, а у меня не получается объяснить, так это то, что я должна увидеть его снова. Даже после всего случившегося мне бы стоило бежать от него как можно быстрее, а я привыкла к нему как к наркотику. Так было с первого дня.
Позор. Я читала, что похороны состоялись сегодня ночью на кладбище к югу от реки. И я не могу перестать думать о нем, о его полных горя глазах, об этих прекрасных серых глазах, уставленных в землю, о холодных каплях дождя на его плече, когда холодной ночью на Тауэрском мосту я грела руки в его пальто, пока он целовал кончик моего носа. Как же хочется обнять его, сказать, как мне жаль, как сильно я скучаю. Сейчас, когда все, что я чувствую, — это позор и бесчестье, я каждый день сгораю от стыда, но не могу забыть наши чувства. Нам не были суждены эти унижение, печаль и хаос.
— Стоит об этом подумать, по-моему, это как раз то, что тебе нужно.
Билл ласково смотрит на меня, ожидая ответа.
— Что? Прости, я отвлеклась.
— Парень сестры Фредди, — по-видимому, повторяет она. — Он только что вернулся из Италии, с того языкового курса во Флоренции, помнишь? — дает подсказку Билл, и, чтобы успокоить ее, я киваю, даже несмотря на то, что ничего не помню (за последние двенадцать месяцев так много всего потеряло значение для меня, что я даже не помню, кто такой Фредди — коллега Билл?).
— Там он подружился с девчонкой, которая присматривала за домом по выходным, — продолжает она. — Я называю его домом, но это скорее особняк или замок. Фредди говорит, он огромен и там живет какая-то знаменитость, но та девчонка никогда ее не видела. Эта женщина затворница и никогда не выходит в люди. — Билл падает на диван. — Звучит интригующе, правда? Прямо как начало романа. — За диванной подушкой что-то есть, и она тянется, чтобы достать его. — Гляди-ка, — оживляется она, — я нашла 50 пенни!