Ирма села, и лицо ее приняло игривое выражение:
— Что ты называешь «абрисом»?
Воронов перевернулся на живот.
— Ну, ладно, не прикидывайся. Что это за мужик был? О чем он говорил? Чем угрожал? Что тут вообще творится?
Ирма легла рядом.
— У тебя сигареты есть?
Закурила.
— Что рассказывать. Обычная, в общем, история. Первая любовь. Городская девица приехала в таежную глушь, где, по ее мнению, слаще морковки ничего не видели, и попалась на своей наивности. Я-то думала, что тут сплошь недоумки, а тут люди ухватистые, во всем разбираются уже с первого класса. По весне-то сучки с кобелями не прячутся, а ребята все видят. А я приехала вся такая правильная. А Федор тут первый красавец, все девки возле него крутятся. Ну, думаю, я вам, сучки таежные, покажу, кто тут самая красивая! Показала. Неделю водила его за нос, а потом сама в кровать затащила. Ну, любовь тут началась неземная, каких прежде и не бывало.
В голосе Ирмы переплетались и обида, и злость, и раскаяние, и неясно было — на кого все это направлено: на себя или на Федора. Или — еще на кого?
— Ну а потом май, последние уроки перед каникулами, и что-то у меня настроение такое весеннее, превосходное. Говорю Федору: иди к нам и жди меня, а я все сделаю, приду, обедать будем. У нас должна была репетиция быть, а репетировали мы каждый раз долго. Я и решила, что к обеду вернусь. А учителку, которая драмкружком руководила, куда-то вызвали. Репетицию отменили, я бегом домой. А там…
Ирма закурила новую сигарету и продолжила уже наигранно веселым тоном:
— А там новая любовь зарождается прямо на моей кровати! Ну, я — девочка городская, гордая! Побежала в школу, сказала, что телеграмма от родителей, срочно надо уезжать, попросила справку об окончании десяти классов. И, как говорится, первой же лошадью — вон отсюда!
После долгого молчания подвела итог:
— Вот такая история, Воронов.
Воронов сел, посмотрел на нее, помолчал. Потом спросил:
— Ну, а о чем он говорил, будто ты забрала? И кем еще он тебя пугал? Ты рассказывай, рассказывай, я слушаю…
— А это я тебе расскажу не сейчас и не сегодня, любимый мой, — спокойным голосом ответила Ирма, поднялась, шлепнула себя. — Ты лучше моей задницей любуйся, мужчина!
И побежала в воду.
…С реки возвращались, когда солнце уже двинулось к заходу. Едва заметно, но тронулось.
Шли быстро. Во-первых, потому что у Ирмы подгорели плечи, а во-вторых, на природе зверски проголодались, но обнаружили это, лишь когда стали собираться домой.
Они сначала и не услышали, как кто-то кричит. Обернулись лишь тогда, когда и кричавший уже был близко. К ним приближался быстрым шагом, почти бегом Овсянников. Глядел почти неотрывно на Ирму, но несколько раз как-то оценивающе поглядел на Воронова. Подошел, остановился. Махнул рукой:
— Чего уж там! Ирма, мне кажется, я сегодня видел Клевцова.
— И что? — спросила Ирма, и Воронов почувствовал, как она напряглась.
— Да, так-то оно бы и ничего, — пожал плечами Овсянников. — Но он как-то странно себя повел. Я, видите ли, без очков плохо вижу, так что, пока «глаза обувал», он уже меня разглядел и повернул в сторону. И — шире шаг!
— Ну… Иван Герасимович… может, это и не Клевцов был?
По голосу Ирмы было ясно, что она и сама не верит в ошибку учителя.
— Ну, может, и не Клевцов, — кивнул Овсянников. — Тот-то подошел бы.
— А у меня, Иван Герасимович, ночью был Барабаш, — выпалила вдруг Ирма.
— Федор?
— Федор.
— Ну, тогда…Тогда, я видел именно Клевцова, Ирма, — развел руками учитель и повернулся к Воронову. — Тогда я скорее к вам, Алеша. Вы, пожалуйста, Ирму никуда одну не отпускайте и будьте …
Он замолчал, подбирая слова, потом закончил с неловкой полуулыбкой:
— …получается, что вам надо быть бдительным, Алексей, — и повернулся к Ирме: — Вот ведь как получается.
— Иван Герасимович… — начала Ирма, но тот прижал руки к груди:
— Прости старика, милая, опаздываю. Завтра все обсудим, а сегодня буквально пару слов выслушай. Ты помнишь, что в тех рассказах старых жителей, которые мы собирали и читали, нас удивляли слова о собачьем лае?
Ирма тряхнула головой, будто отгоняя сон:
— Какой лай, Иван Герасимович?
— Люди из деревень, которые нам рассказывали про «чертово городище», говорили, что слышали издали, будто через пелену, собачий лай!
Ирма шлепнула себя по лбу:
— Конечно, помню!
— Так вот, мы не верили, что по лесу могут бегать стаи собак.