— Да я вот сижу вспоминаю, — медленно проговорила Ирма. — Вроде и много, а вроде и ничего. Так как-то все было… к слову, что ли… будто вскользь.
— Это как?
— Ну, не про городище само — там никто не бывал, а про то, что вот, дескать, а еще врали, будто… То есть понимаешь, — речь Ирмы становилась быстрее, увереннее. — Люди откровенничали про вранье. Сразу же предупреждали, что вранье пересказывают.
— А вы продолжали собирать?
— Так нам же Овсянников такое задание давал, мы и собирали.
Она подумала и продолжила уже торопливо, будто опасаясь что-то забыть:
— А ведь Овсянников это скрывал от всех!
— Ну, как он мог от всех скрывать, если вы открыто ходили и расспрашивали?
— Да нет. От нас-то ему что скрывать! И от деревенских — тоже, — она задумалась. — Но — скрывал! И нам велел не рассказывать никому. Говорил: мало ли что, сплетни пойдут, вы же ребята взрослые, понимать должны…
— Вот смотри, — заговорил Воронов. — Искали-искали, но городища этого не нашли, так?
— Так.
— Расспрашивали-расспрашивали, но ничего не узнали, так?
— Так.
— Ну а откуда, в таком случае, ноги-то растут у этого городища? — он посмотрел на обеих. — Вот ты, Нателла, говоришь, что только от старшей сестры слышала, значит, извини, до войны и — сказки. И при тебе ничего не находили, и никакой путник из тайги не выходил обросший и одичавший, так?
— Ну! — перекрестила рот Нателла.
Воронов готовил очередной вопрос, когда в ворота застучали сильно и требовательно. Потом раздался женский голос:
— Наталья, ты дома?
— Дома, чё орешь! — двинулась к воротам бабка.
— А гости твои?
— Дома все, дома, не ори! — снова попросила бабка. — Что случилось-то?
— Да как «что»? Овсянниковых убили! Пошли, посмотрим.
Бабка, охнув, прислонилась к воротам, Ирма схватилась за лицо, Воронов замолчал, соседка, оповестив, засеменила к месту происшествия.
Воронов молчал недолго, взял Ирму за руку:
— Есть короткий путь к дому Овсянниковых? — и, видя неподвижное лицо Ирмы, повторил громко: — Есть путь?
Ирма кивнула, схватила Воронова за руку, потащила за собой.
Возле распахнутых ворот овсянниковского дома стояли, не решаясь войти, люди. Ирма стала проталкиваться вперед, а Воронов остался сзади.
Ему и отсюда было видно главное.
Овсянникова все в том же спортивном костюме лежала почти посреди двора, широко раскинув руки и согнув ноги в коленях. Овсянников сидел за накрытым для обеда столом, уткнувшись в него лицом.
Со стороны все это выглядело совершенно естественно. Будто Овсянникова решила удивить мужа балетным па или гимнастическим переворотом, но делала его неловко и упала. А Овсянников, увидев это, расхохотался так сильно, что аж прилег лицом и плечами на стол, показывая крайнюю степень веселости.
Ничего себе, весело…
Ирма, протолкавшись вперед, повернулась и крикнула:
— Иди сюда!
Но Воронов не только не пошел никуда, но и ей крикнул громко, будто их разделяли десятки метров:
— Не надо там топтаться, милиция потом заругается.
— Не «милиция», а «полиция», — поправил с чувством превосходства стоящий рядом мужичок лет пятидесяти. — Не знаем, как у вас, а у…
— Ирма, идем, там бабушка одна. Мало ли что, — громко сказал Воронов, глядя прямо в глаза мужику.
И тот, кажется, смутился.
Домой возвращались не спеша, молча.
Уже поворачивая с главной деревенской улицы к дому, Воронов увидел выезжающий мотоцикл с коляской, которым управлял человек в форме.
— Участковый, что ли? — спросил он у Ирмы.
Та кивнула головой.
— Пошли домой скорее.
Нателла все так же сидела у стола, положив руки на него.
Увидев входящих Ирму и Воронова, не шевельнулась и, только, когда они подошли к столу, негромко спросила:
— Что там?
Ирма молчала, и Воронов сказал коротко:
— Трупы там, Нателла, трупы. Два трупа.
6
Воронов слегка подтолкнул Ирму к скамейке, на которой сидела бабка:
— Садись. Поговорить надо.
Сам сел напротив, чтобы видеть обеих.
— Нателла, а отчество как?
— Что? — спросила бабка.
— Отчество ваше как? Как к вам обращаться?
— Ишь ты, — вернулась она к прежнему тону. — Сколько тут жил, не спрашивал, а тут…
И посмотрела на Воронова, выжидая.