Потом сказала то ли сердито, то ли смущенно:
— Иосифовна. Да ты не бойся, не еврейка.
Воронов ответил все тем же ровным голосом:
— Во-первых, евреи, как нация, мне ничего плохого не сделали, следовательно, бояться мне их нет причин. Во-вторых, я иногда книги читаю и знаю, что люди верующие своим детям имена давали по совету попов, которые детей крестили. Посему Иосиф — это не столько от евреев, сколько от христиан. Но христиане меня тоже никак не обидели, поэтому и их я не боюсь. Что касается вашего отчества, Нателла Иосифовна, то мне так проще вести серьезные разговоры: по имени-отчеству и на «вы».
— Ну, воистину — служитель закона, — будто через силу выговорила старуха.
— И ваши отношения с законом меня в данный момент мало интересуют, — точно тем же ровным голосом отреагировал Воронов и, видя, что собеседница приготовила ответную реплику, уточнил: — Заинтересуют, если увижу какую-нибудь связь происходящего с вами лично. И, пожалуйста, не перебивайте. Время дорого.
Нателла явно не хотела молчать, но Воронов выставил вперед ладонь и сделал движение в ее сторону, вынуждая молчать.
Перевел взгляд на Ирму:
— Ты начнешь?
— Я-то чего? — изумилась та.
— Ирма, — спокойным голосом начал Воронов. — Мы с тобой только что вернулись от двора, где лежат два трупа. Это тела хорошо известных тебе людей. Более того, один из лежащих там за несколько минут — минут, Ирма!!! — за несколько минут до своей смерти сообщает тебе какую-то новость, сообщает, хотя для этого ему приходится задержаться. А он спешит, Ирма, очень спешит. И у меня, между прочим, не сложилось впечатления, что он был в состоянии испуга или даже легкой паники. Он не был напуган, но спешил. Он спешил, но бросил все, чтобы подойти к тебе и предупредить, — голос Воронова набрал силу, стал напористым. — Он предупреждал тебя, хотя я стоял рядом, Ирма, значит, он был уверен, что важная информация дойдет до тебя, а я ее не пойму!
Воронов замолчал, достал сигарету и начал не спеша прикуривать. При этом он демонстративно шарил взглядом по сторонам, оглядывая то избу, то забор, то голубое небо.
Потом глянул на часы, будто решая, достаточно ли времени на размышления было у Ирмы, и продолжил, но уже иным тоном, задушевным:
— Что хочешь, делай со мной, но я не могу представить себе, что это была какая-нибудь ерунда! Он тебе сообщил что-то очень важное.
Он снова замолчал. Сидел неподвижно, глубоко затягиваясь сигаретным дымом. Выдержав паузу, снова заговорил:
— Ты ведь испугалась, когда он тебе сказал об этом. Ты испугалась, но пыталась взять себя в руки.
Он неожиданно взял бутылку, налил половину стаканчика, протянул Ирме:
— Тебе нужно выпить!
Ирма, не говоря ни слова, выпила самогон, будто воду.
Нателла, напряженно слушавшая, пока Воронов говорил, спросила:
— Что ей сказал Овсянников?
Воронов несколько раз перевел взгляд с одной на другую, потом, видимо, оценив состояние Ирмы, сказал:
— Она нам сейчас сама расскажет, кто такой Клевцов и как он связан со всем этим.
Нателла озабоченно поерзала:
— Это тот, что ли?
Ирма кивнула.
— Ну так, я тебе и сама расскажу, голубь сизый, — взбодрилась бабка. — Ирке и неудобно про такое говорить. Клевцов этот самый часто тут бывал и до того, как Ирка приехала. Искал тут вместе со всеми это самое городище чертово, — она перекрестила рот. — Не скажу лишнего, вел он себя все время прилично. А как Ирка приехала, стал он за ней ухлестывать. Опять-таки врать не буду — не сразу. Дня два прошло, должно быть, прежде чем он ее проводил. Правда, уже темнело, но кого тут бояться-то? Все свои. А он до ворот проводил и вроде как симпатии стал выказывать. А она, дело молодое, видать, стеснялась, что к ней, школьнице, такой взрослый дядька липнет. Ему уж тогда лет под сорок было…
— Тридцать четыре, какие «под сорок», — не удержалась Ирма. — И вообще помолчи, я сама расскажу.
Она пошарила по столу взглядом, потом спросила у Воронова:
— Где сигареты?
Закурила, глубоко затянулась несколько раз, потом продолжила:
— Не «лип» он ко мне. Честно. Парни-то уже и к сиськам лезли, и под юбку, а Клевцов ни-ни. Но все время вокруг меня был, если не уходил на эти самые поиски. Правда, первые дни никуда не уходил, каждый вечер провожал. Я поначалу, правда, боялась, что начнет приставать, а потом уж думаю, приставал бы скорее. Девки-то каждое утро рассказывают, хвастаются, а мне и сказать нечего, — она улыбнулась как-то виновато. — В общем, когда ушел он в свою «разведку», парни ко мне и не лезли. Думали, видать, что я «евоная». То ли боялись, то ли своих хватало — не знаю. Да и не в том дело!