Он, будто в бессилии, махнул рукой и сразу же вытянул ее вперед:
— Ирма? Ирма!
Ирма кивнула.
— Ну, значит, еще не вполне склеротик, — кивнул хозяин дома. — А вы, простите, молодой человек?
— Воронов. Алексей Леонидович Воронов. Друг Ирмы, — приподнялся Воронов.
— Судя по ароматам, идущим от вас, вы оба курите, так что позволю себе предложить вам…
Скорняков взял со стола деревянную шкатулку, наполненную сигаретами, поднес гостям.
Пояснил:
— Сам набиваю из разных табаков. Люблю, знаете ли, натуральный табак, а не нынешнюю химию. Пробуйте.
После чего и сам сел, закурил.
— Ну, полагаю, церемонии завершены — к делу! Хотелось бы узнать, зачем я вам понадобился. Да и вообще обо всем, что там произошло.
Успокоившаяся в тиши кабинета Ирма не спеша, довольно подробно рассказала обо всем, что случилось, а Скорняков слушал, кивал и время от времени уточнял некоторые обстоятельства произошедшего.
Длилось это около часа, но по окончании Скорняков поднял плечи:
— Все равно не могу понять, я зачем вам понадобился.
Он смотрел на Ирму, но ответил Воронов:
— Вы должны понять и простить Ирму. Она, конечно, восприняла все, что случилось, близко к сердцу, до сих пор не может прийти в себя. Я это знаю точно, потому что мы всю ночь добирались сюда, и поведение Ирмы… Сами понимаете…
Скорняков кивнул и хотел что-то сказать, но Воронов продолжал:
— Конечно, она кое-что упустила, поэтому мне, как человеку постороннему, будет проще. Дело в том, что за несколько минут до смерти, точнее до убийства Ивана Герасимовича, мы его видели. Он спешил — как оказалось, навстречу своей смерти, — но подошел к нам и предупредил об опасности. Могу сказать, что в тот момент он это опасностью не считал.
— Почему вы так думаете? — живо перебил Скорняков.
— Если бы он думал об опасности, он рассказал бы нам больше. Это, во-первых. Во-вторых, он бы, не исключено, попросил помощи. Например, у меня, потому что я ему попался на пути. Во всяком случае, это было бы естественно. А он ни слова не сказал и ничем не показал свою тревогу.
— Да, пожалуй, — согласился Скорняков.
— Поскольку он ничего не сказал, мы с Ирмой подумали, что дело, которое обернулось смертью, было для Овсянникова довольно рядовым, привычным. Значит, с этим как-то связаны люди, ему известные.
Воронов смотрел на хозяина дома, и тот согласился:
— Да, вполне логичное соображение. А дальше? Я-то тут при чем?
— А дальше все просто: мы с ним разговаривали только один раз, если иметь в виду долгую беседу, и я услышал от него лишь две фамилии. Вашу — в том числе. Теперь понятно? — снова спросил Воронов Скорнякова.
— Да-да. Но логично и мое предположение, что вы сейчас назовете и второе имя, не так ли?
Воронов, пока говорил, настолько увлекся, что почти согнулся, сильно подав плечи вперед. Теперь же он с облегчением выпрямился:
— Именно так, если вы не против.
— Отнюдь. Отнюдь.
— Вы могли бы хоть что-то вспомнить, в связи с Иваном Герасимовичем, конечно, о человеке по имени Клевцов.
Повисло молчание, которое после долгой паузы прервал Скорняков:
— Во всяком случае, теперь я точно знаю, что вы — приезжие.
Он улыбнулся.
— Борис Борисович Клевцов — человек в нашем Городе весьма и весьма известный. Да что там Город, он — личность больших масштабов. Хотя должность его довольно невелика. Он проректор местного университета. А карьеру свою он начал как раз на археологических раскопках возле Балясной. Так что на ваш вопрос я ответил, друзья мои.
Он посмотрел на часы, но, вместо ожидаемой фразы «да, и мое время ограничено», он сказал:
— У нас в это время пьют чай, присоединитесь?
И, направившись к двери, пояснил:
— Предупрежу Эмму, чтобы к чаю сделала бутерброды. Судя по всему, вы не завтракали.
Вскоре он вернулся и сказал:
— Ну, судя по тому, как вы осторожны в словах своих, вы тоже ищете «чертово городище».
8
— Странное свойство человеческой личности — верить в сказки, — улыбнулся Михаил Иванович Скорняков, возвращаясь в свое кресло после чаепития.
Между прочим, «чай» в данном случае подан был с учетом того, что Ирма и Воронов голодны, и они так набросились на еду, что разговор пришлось прервать. Казалось, сейчас они осовеют, но поданный кофе был так крепок, что мог бы поднять и больного.