— Никак Игната Бирюкова сын?
— Его, — ответил Антон.
Чернышев улыбнулся:
— Ну, голубчик, тебя и без паспорта опознать можно. Копия бати: лоб упрямый, глаза, что небо голубое. Судя по плечам, и силушка батина досталась, а?.. Игнат-то в молодости однажды на спор годовалую телушку кулаком между рогов приласкал, та и копытца отбросила.
Медников захохотал:
— Не знал, что лично знаком с потомком русского богатыря.
Чернышев повернулся к нему:
— Истинную правду говорю. Силен его батя в молодости был, ох силен! — и заторопился: — Ну, поехали, голубчики, поехали. Дорогой наговоримся. Мой «оппель-председатель» урчит у подъезда.
«Газик» лихо промчался мимо железнодорожного вокзала, встряхнулся на рельсах переезда, вильнул по окраинным улочкам райцентра и, оставляя за собой разрастающийся шлейф пыли, вырвался на щебеночное шоссе. Только после этого сидевший рядом с шофером Чернышев обернулся к Бирюкову:
— Значит, осуществил свою мечту?
— Какую? — не понял Антон.
— Рассказывал мне Игнат, что ты еще в детстве любил разные тайны да загадки разгадывать.
— А-а… — улыбнулся Антон. — Осуществил.
— Вот у нас тебе тайна и подвернулась. По порядку говорить или вопросы будешь задавать?
— По порядку.
— Не знаю, насколько мои предположения правильны, но, думаю, случай с нашим колодцем заслуживает внимания, — начал Чернышев. — Находится колодец в двух километрах не доезжая Ярского и метрах этак… в двадцати левее дороги, по которой мы сейчас едем. У нас в том месте культстан, как мы его по старинке называем. Небольшой домик. В страдную пору механизаторы живут в нем. Люди-то работают от зари до зари, каждый час дорог. Ну и, значит, чтобы не мотаться ежедневно домой да из дому, время экономят. Много лет из того колодца брали питьевую воду, пока однажды не вытащили дохлого кота. То ли по этому поводу, то ли по другому, не помню, колодец забросили, стали воду из родничка брать. Последние годы на культстане никто не жил, и о колодце вообще забыли. А нынче сенокос трудный. То раздождится, то жарища невозможная ударит…
Чернышев замолчал, полез в карман за папиросой. Медников не упустил случая «стрельнуть».
— Поэтому и решили колодец восстановить? — поторопил Антон.
— Да, решили вычистить его. Пригнали автокран с грейферным ковшом и… вместе с илом вытащили человеческие косточки, — Чернышев, прикурив, передал спички Медникову. — Вот тут-то и самое интересное. Во-первых, если бы человек попал в колодец раньше кота, его сразу бы обнаружили, во-вторых, после кота случайное попадание в колодец исключается, так как он был прикрыт бревнами. Правильно?
— Вполне.
— Зря я не пошел в следователи. Загубил талант. — Чернышев повернулся к Медникову, подмигнул: — Правда, Боря?
— Абсолютно точно, — подхватил шутку Медников. — Я давно приметил в вас, Маркел Маркелович, детективную жилку.
— Ты тоже, как погляжу, детектив. Все с милицией разъезжаешь. На этот раз придется поломать голову. Что, к примеру, ты по человеческим костям можешь определить, а?
— Многое.
— А вот доводилось мне в одной брошюрке читать, как наш ученый Герасимов портрет Ярослава Мудрого по черепу воспроизвел. Ты сможешь такое сделать?
— Чего не могу — того не могу. В этой области равных Герасимову нет.
— Жаль, — Чернышев разочарованно вздохнул, несколько раз затянулся папиросой. — Был бы товарищ Герасимов жив, послали бы ему череп, поднятый из колодца, и…
— Порадовали бы его, — с улыбкой вставил Медников.
— Не улыбайся. Случай-то, по-моему, серьезный.
— Есть более серьезные, Маркел Маркелович.
— Оно конечно, — согласился Чернышев и замолчал.
«Газик» вовсю пылил по шоссе. Щебенка дробно выстукивала по днищу машины, в неукатанных местах сердито шипела под колесами. Обдавая пылью, изредка проносились встречные грузовики. Насколько хватал глаз, беспечно зеленели набравшие силу всходы, кое-где темнели березовые колки. Проскочив поля, машина подкатила к густому хвойному лесу, окружавшему широким кольцом Потеряево озеро, и нырнула в узкую, как ущелье, просеку. Стало сумрачно. Укрытая от солнца плотной короной деревьев, дорога была влажной. Машина поминутно вздрагивала на корневищах, выступавших, словно ребра, из наезженной колеи. Долго ехали молча, занятые каждый своими думами.