Я неспешно приблизился к пикапу. Надеялся, что и в этот раз забыл закрыть дверцу, этой привычкой страдал с момента получения прав. После нескольких ограблений приучил себя не оставлять в салоне ничего ценного, но так и не заставил себя запирать дверь. Потянул ручку и с облегчением выдохнул: дверца открылась. Где-то час я сидел, размышляя о произошедшем, но так и не решался вернуться в дом. Сам не заметил, как уснул, упоенный тишиной ночи.
Меня разбудил стук чьих-то костяшек по стеклу. Я вздрогнул и открыл глаза. Через боковое стекло мне махала жизнерадостная Эвердин.
Выйдя из машины, я сощурился от утреннего света.
— Майк, с тобой все в порядке? — улыбчиво поинтересовалась женщина, оглядывая меня.
— Да, — неуверенно ответил я. — Вот вышел ночью забрать одну мелочь из машины и не заметил, как уснул.
Меньше всего мне хотелось, чтобы из-за правды об этом доме дядя лишился сиделки, когда они менялись, у родителей происходила многомесячная эпопея по подбору кандидатов.
— Мне нужно в магазин за продуктами. Ты присмотришь за Фридрихом?
— Конечно, — неохотно согласил я. — Что с вашей рукой?
Взгляд упал на окровавленные бинты, которыми была перемотана ладонь женщины.
— А, это. — Она слегка пошевелила пальцами раненой конечности. — Порезалась, когда вскрывала банку горошка, ничего страшного. — Она отмахнулась здоровой рукой.
Сегодня улыбка Эвердин выглядела более вымученной, чем обычно. Я подумал, что даже ее достали невнятные звуки по ночам, раз от недосыпа и у нее происходят казусы.
— Купите отраву для крыс, — попросил я, когда сиделка обернулась в сторону своей машины.
Все намеки на радость исчезли с ее лица лишь на миг, но мне и этого хватило, чтобы насторожиться.
— Конечно, — ответила женщина, натягивая улыбку обратно.
Я вернулся в дом, отмыл ноги от грязи и переоделся. Электричество по-прежнему не работало, но света из окон хватало для повседневных нужд.
Каково было мое удивление, когда дядя нашелся не на привычном месте возле окна, а рядом с книжным шкафом. Я приблизился к нему и аккуратно спросил:
— Доброе утро, дядя. Тебя отвезти к окну?
Вместо ответа у старика задергался указательный палец. Я воспринял это, как знак согласия и повез инвалидное кресло к окну. Но стоило сдвинуть его места, как дядя застучал пальцем об подлокотник со всей силы. Пришлось вернуть кресло в исходное положение, только тогда старик успокоился.
— Ты хочешь побыть здесь? — поинтересовался я, не ожидая ответа.
Взгляд дяди оставался стеклянным, совсем не живым. Но он с дрожью смог приподнять руку, и вечно дергающийся указательный палец указал на книгу. Я подумал, что скорее всего старик хочет, чтобы я ему почитал. В моих руках оказалась потрепанная пыльная книга, обложка которой судя по ощущениям была сделана из толстой кожи.
Кисть старика вернулась на подлокотник, но палец продолжал стучать, отбивая один и тот же ритм: один и два щелчка с небольшим перерывом. Я встал так, чтобы дядя видел меня, и настороженно спросил:
— Что ты хочешь мне сказать?
Палец старика потянулся к лежащий в моих руках книге.
— Один и два, что это значит? Я не понимаю.
В ответ дядя продолжил отбивать привычный ритм. Один стук. Два.
Не зная, что делать, я просто раскрыл книгу и начал листать страницы. И, когда дошел до двенадцатой, ко мне потянулась дряхлая рука. Видимо, все это время он пытался назвать номер страницы.
На потемневшем от времени листе бумаги был изображен рисунок пентаграммы. Представь мое выражение лица, когда я понял, что это уменьшенная копия той, что я видел на чердаке.
— Дядя, что ты хочешь сказать? — взволнованно проговорил я.
Наклонился к старику, но его выражение лица оставалось безучастным. В надежде, что он может ткнуть пальцем на нужную строчку текста на латинском, я положил книгу ему на колени, а кисть руки переставил ближе к пентаграмме. И дядя указал.
Медленными дрожащими движениями Фридрих изобразил крест, перечеркнул пентаграмму. Я сглотнул засевший в горле ком и неуверенно пробормотал: «Хорошо, я уничтожу ее».
Положив книгу на место, отвез дядю обратно к окну, на этот раз он не сопротивлялся.
Вооружившись найденными в кладовой моющими средствами и шваброй, я спешно зашагал на чердак. Внутри засело мерзкое чувство страха, но льющийся из окон дневной свет придавал уверенности, затмевая ужас вчерашней ночи.