– Что же остается невыясненным? – спросил в конце своей речи Федор Федорович самого себя и оглядел ребят из-под очков. – Не выяснена, во-первых, более или менее точная дата начала постройки и, во-вторых, куда вывезены белые камни, ведь вы их обнаружили весьма немного.
Стали считать, сколько же камней было найдено… Шестнадцать да плюс у деда Ильи Муромца, у бригадира Добрыни Никитича, у Георгия Николаевича, наконец, единственный резной у бабушки Дуни. Всего двадцать.
– Двадцать первый с изображением витязя, его видел Илья Михайлович, когда был мальчиком, – напомнила Галя-кудрявая. – Но где прячется тот камень, мы не знаем.
– А двадцать второй вот этот. – Миша ткнул ногой в камень под столбом.
– Через две недели я прибуду сюда со взрывником, – сказал Федор Федорович. – Мы низвергнем столб и узнаем, что изображено на камне.
– А мы ведь не увидим камня, не дождемся и уйдем отсюда! Петр Владимирович выздоровеет, и мы отправимся путешествовать дальше… – на разные голоса восклицали очень недовольные мальчики и девочки.
– Не беспокойтесь, пожалуйста, я вышлю фотографии в адрес вашей школы. И ваша весьма похвальная любознательность к прошлому нашей Родины будет удовлетворена.
Никто не возразил на эти слова археолога, но лица ребят приняли самое унылое выражение: никакие фотографии не заменят подлинный рельеф на камне.
– Сегодня вечером мы созовем специальное заседание штаба похода, будем обсуждать, как свалить столб, – упрямо заявил Игорь при всеобщем одобрении ребят. – Мы сами его свалим! Но мне охота еще узнать…
Игорь постарался рассказать как можно короче о великой вчерашней охоте на русалку, о том, как из желудка щуки он извлек… Он, а не кто другой извлек непонятную железку.
– Что же вы сделали с тем сомом? – спросил Федор Федорович.
– Съели целиком. Было очень вкусно, – ответил при общем смехе Игорь.
– О! – сказал археолог. – Раз вы не можете меня угостить, то хотя бы покажите найденный вами металлический предмет. Я посмотрю, постараюсь определить, к какой он относится эпохе.
Игорь тут же обернулся к своему другу:
– Мишка, дуй к писателю в дом, да живо обратно!
Тот только черными глазами сверкнул и вихрем умчался.
– Чтобы подтвердить некоторые мои предположения, мне надо как следует осмотреть ваш памятник старины, – сказал Федор Федорович.
Он повел всех в обход колокольни к зданию самой церкви и оглядел ее всю, от накрененного купола до подошвы.
На проломленной крыше, цепляясь обнаженными корнями за стены, росли чахлые, искривленные березки. По кирпичным стенам сверху вниз прозмеились коварные трещины, белая штукатурка кое-где облезла, отдельные кирпичи отвалились. А нижняя часть стен, выложенная из ровно отесанных белых камней, стояла незыблемо, хотя сами камни позеленели от сырости.
– Памятник и вблизи хорош, несмотря на запустение, – сказал Федор Федорович. – Поставлю во Владимире вопрос о его срочной реставрации. Сейчас по всей стране заботятся о сохранности памятников старины, большие деньги отпускают…
Вдруг он сорвался с места, скорым шагом пошел вперед, скинул свою соломенную шляпу, прильнул щекой к стене церкви, к одному из камней, и стал смотреть вдоль стены под очень острым углом.
Через минуту он отскочил, энергично размахивая шляпой и восклицая:
– О варвары, о убийцы, о злодеи!.. Никто не понимал, что с ним стряслось.
– Приложите ваши щеки к стене, как я прикладывал, – с большой горечью говорил он. – Вглядывайтесь, вглядывайтесь…
Все разбежались вдоль церковных стен, стали прижимать щеки к холодным камням.
Многие не видели ничего, а иные, те, кто смотрел наискось, видели.
Большая часть камней была просто гладко отесанной, с пятнами лишайников, а на иных камнях, если вот эдак наискось, притом очень внимательно присмотреться к мелким неровностям, можно было разглядеть какие-то неопределенные, извивающиеся, сплетающиеся линии, полосы, контуры… А если добавить чуточку воображения, за этими линиями, полосами, неровностями, за пятнами лишайников угадывались слабые, едва видимые очертания то каких-то сказочных заморских зверей, то птиц, то растений.
– Федор Федорович, идите ко мне!.. Идите смотрите, что я увидел!.. – то один, то другой отпрыгивал от стены и звал археолога.
Тот сперва ходил, смотрел, а потом сказал:
– Не хочу больше видеть, слишком больно! О варвары, убийцы! О злодеи!.. Вы понимаете, куда делись белые камни из той кучи? Строители семнадцатого столетия перенесли их сюда и начали выкладывать из них стены; выложили насколько хватило – до уровня окон. И при этом были начисто стесаны все высокохудожественные рельефы, какие с любовью и тщанием высекали долотом мастера-камнесечцы тринадцатого столетия.
– Вы считаете, что зодчий, строивший церковь в семнадцатом веке, оказался таким варваром, так равнодушно и безжалостно отнесся к прежней красоте? – спросил Георгий Николаевич археолога.
– Не зодчий варвар, а церковные власти, – отвечал тот. – Зодчий, возможно, на свой страх и риск вставил отдельные камни с рельефами в стены, а явились священнослужители и затвердили: «Грех-то какой! В чудищах святости нет, чудища улыбаются, зубы скалят, а стены церковные должны быть чистыми и белыми, как одежды ангельские». И приказали они зодчему камни стесать. И погибли древние рельефы навсегда. – Он оглядел ребят. – Вот почему неустанно я повторяю представителям молодого поколения: берегите красоту старины, берегите.
Ребят несомненно проняли эти пламенные слова, да и следы уничтоженной красоты на стенах были слишком убедительными. Все стояли серьезные, переминаясь с ноги на ногу, ждали, что еще скажет Федор Федорович.
А тот стоял отпыхиваясь, тяжело дыша после своей столь красноречивой речи. И вдруг он опять сорвался с места и опять подбежал к самой церковной стене.
– Давайте сюда ко мне! Все давайте!
Не понимая, в чем дело, и мальчики, и девочки, и Георгий Николаевич двинулись к нему.
– Давайте еще раз сугубо внимательно осмотрим все камни, – сказал Федор Федорович, – и поищем, не выбито ли на них каких-нибудь таинственных знаков или букв.
И вторично они пошли вокруг церкви, низко наклонившись, вглядываясь в покрытую лишаями, позеленевшую поверхность древних камней.
– Вот, смотрите! – некоторое время спустя воскликнул Федор Федорович, торжествующе тыча пальцем на один из камней.
И все увидели на камне какие-то знаки – темные от лишаев ложбинки, образовавшие два кружочка и два крестика.
– Что это за буквы? – спросила Галя-кудрявая.
– Это не буквы, а нечто иное. Потом объясню, – кинул Федор Федорович через плечо. Он явно волновался.
И все разбрелись вдоль стен; они нагибались, садились на корточки, стараясь вглядеться в камни, особенно в их нижние, самые позеленевшие и потемневшие ряды. Двигались, двигались очень медленно, смотрели, смотрели… Вдруг самая востроглазая – это была Алла – воскликнула:
– Нашла!
Все кинулись к ней и опять увидели на камне темные значки, а может быть, буквы – «А» и «Л».
– Конечно, буквы! – воскликнул Георгий Николаевич.
– Ищите, ищите! Продолжайте искать еще! – кричал Федор Федорович, втыкая палочки под стеной возле места находки. Он даже раскраснелся от возбуждения, его толстые очки прыгали на носу и блестели на солнце.
Но дальнейшие поиски были безрезультатны.
Тогда Федор Федорович собрал всех вокруг себя и начал говорить. Он рассказал, что в летописях неизменно и добросовестно отмечались даты построек всех каменных зданий – церквей, дворцов, стен, ворот, башен. Летописцы – бояре или монахи, словом, близкие к князю люди – писали: «Князь великий Андрей…» Или: «Князь великий Всеволод созда церков чюдну велми». Здания строились тогда высокими, устремленными ввысь, «украсно-украшенными», но никаких имен зодчих-умельцев, истинных и вдохновенных творцов тех белокаменных чудес, в летописях не найти. Князь создавал, а не простые люди, выходцы из народа. Ему предназначалась слава, одно лишь его имя должно было дойти до потомков.