— Новый вариант сценария! — радостно воскликнул Толя.
Наконец съемка всей сцены «Подготовка ко сну» была закончена. Толя подошел к Георгию Николаевичу и, прижимая руку к сердцу, заговорил выспренним тоном:
— Несказанно вам благодарен! Вы играли, как высокоодаренный киноартист, ваши жесты получились столь отточенно-выразительными, что эти кадры будут лучшими в фильме, и драгоценная «Омега» достанется мне.
В ответ Георгий Николаевич только смущенно поклонился.
Наступила очередь съемки сцены «Пир».
Вернули на веранду оба стола, стулья, табуретки, скамьи. На столах постелили клеенки, расставили тарелки, разложили ложки. Ребята приготовились садиться…
Но тут выяснилось непредвиденное недоразумение: вермишель-то была белого цвета. И Толя решительно воскликнул:
— Кушанье не годится! Оно нефотогенично.
Он объяснил, что тарелки с вермишелью будут казаться пустыми. Кушанье должно быть только темного цвета. Какой же выход? Да просто насыпать в тарелки земли с огорода.
Тут в третий раз запротестовала Настасья Петровна.
— Уму непостижимо! — воскликнула она. — Не допущу, чтобы в доме детского писателя гостей кормили бы землей!
Георгий Николаевич отлично знал, какая была на их участке земля. Ранней весной Алеша Попович свалил на грядки и клумбы два прицепа великолепного навоза с колхозного скотного двора. На такой земле удвоится урожай овощей и цветов, но в тарелки ее сыпать было бы просто отвратительно.
Настасья Петровна оставалась непоколебимой. В конце концов она предложила другой выход: через пятнадцать минут будет готов из муки замешанный на сале очень вкусный соус темно-коричневого цвета, которым она польет злополучную вермишель.
Пришлось Толе уступить. Но раз бутафория для сцены «Пир» не готова, киносъемка переносится на лужайку перед домом. Будет сниматься сцена «Беседа с писателем».
Ребята со своей пионервожатой уселись и улеглись на травке. Георгию Николаевичу была поручена ответственная роль: так захватить своими рассказами юных артистов, чтобы лица их то весело светлели, то хмурились, то сверкали бы от смеха.
Он начал с воспоминаний детства, как любил бабочек ловить.
Толя, подбадривая его радостными кивками головы, наставлял киноаппарат то на слушателей, то на нею.
— Не получается у вас, — вдруг оборвал он съемку. — Нагнетайте либо страх, либо смех.
— Не могу придумать ничего страшного. Бабочки-то не кусаются, не жалят, — оправдывался Георгий Николаевич.
Ребята невольно засмеялись. Толя тут же начал надвигать на них киноаппарат; успел заснять крупным планом одну, другую, третью улыбающиеся рожицы.
— Смейтесь, смейтесь, черт возьми, во весь рот! — кричал он.
— А почему меня не снимаешь? — сердито спросила его пионервожатая, поправляя свою высоко взбитую прическу.
Толя даже не обернулся — он наконец заставил ребят смеяться более или менее естественно, — но бросил Георгию Николаевичу короткое:
— А вашей трактовкой образа писателя-рассказчика я не удовлетворен.
Георгий Николаевич собирался обидеться. Но его отвлекло другое: с того места за калиткой, где он сейчас стоял, вся заросшая травкой улица, все разноцветные прелестные домики тихого Радуля были хорошо видны. Никогда ему не надоедало любоваться ими. Но сейчас он не обратил на них никакого внимания, его встревожило не на шутку совсем иное…
«А ведь что-то случилось в нашем селе».
Еще раньше, когда пионеры рассаживались на лужайке, он увидел радульского рыжеволосого мальчишку Леньку, за свою обезьянью вертлявость прозванного Лешонком, то есть маленьким лешим. Откуда-то тот примчался и пронзительно засвистел, зазывая друзей. Мальчишки собрались, перекинулись отрывистыми словечками и помчались на дальний конец улицы к церкви. Потом бабушка Дуня быстро-быстро затопотала по ступенькам своего крыльца, побежала к соседке; вместе они достучались до третьей соседки.
— Ганька! Не слыхала, что ль? — крикнула бабушка Дуня.
Все трое заторопились опять-таки к церкви.
«Что случилось? Пожар?» — спрашивал самого себя Георгий Николаевич.
«Такое несчастье — тьфу-тьфу, чтобы не сглазить! — говорила бабушка Дуня, — такое несчастье было в селе в последний раз, когда горел боярский терем лавочника Суханова. Но тогда крыши соломой крыли».
«Что же случилось? Утонул кто? Может быть, у юных археологов вспыхнул какой-то скандал? Подрались с деревенскими мальчишками?»
Георгий Николаевич начал беспокоиться.
Он вспомнил, что вот и Алеша Попович не проезжал мимо его дома на своем коне. Почему застрял бульдозер? А где Федор Федорович? Неужели уехал не простившись?