— Что вы имеете в виду?
— Хотя бы то, что, устраивая свои представления, они страшно затемнили картину настоящей драмы, которая вовсе не вытекала из фарса, а разыгрывалась рядом с ним. Ну и очень облегчили действия преступнику, путая следы и позволяя ему обследовать подвалы.
— Каким образом? — Хемпель поднял брови.
Брона оставил этот вопрос без ответа. Журналист бросил на него испытующий короткий взгляд, помолчал и задал следующий вопрос:
— Вы можете мне объяснить, что означали белые кресты на камнях подвала?
— Я думаю, что это были ориентиры, которыми наш ночной гость обозначил места, где нужно копать.
— Ага! Теперь я вспоминаю, что несколько дней назад у Станека пропала рулетка. Тогда я не думал, что это будет первым сигналом к развернувшимся событиям.
— Мне кажется, вы правы. Если бы мы нашли рулетку, была бы очень веская улика.
— Теперь я возвращаюсь к первому вопросу: как вы сумели разгадать подлинный смысл первоначальных приключений Шаротки? Признаюсь честно, мне и в голову не пришло, что это могут быть шутки.
— Не знаю, помните ли вы наши разговоры на эту тему. Уже тогда я подчеркивал два характерных обстоятельства. Первое то, что, несмотря на рассказы очевидцев, не было ни убийцы, ни убитого. И второе — все события развертывались вокруг Шаротки.
— Да, действительно, вы говорили что-то в этом роде.
— Это были первые наблюдения. Как только была обнаружена рубашка, я сразу же по цвету пятен понял, что это не засохшая кровь — Она имеет совершенно другой вид. Анализ подтвердил мои предположения.
— Теперь все это выглядит совершенно невинно. А тогда весь дом был под впечатлением этих происшествий.
— Для меня они давно отошли на второй план.
— Конечно. Смерть Процы коренным образом изменила ситуацию. На сцене началась драма. Как странно переплелись комедия и трагедия!
— Их связывают невидимые нити, а комедия была только маской, под которой скрывалось лицо отнюдь не шута, — тихо сказал Брона, глядя прямо перед собой.
Хемпель снова бросил на него быстрый взгляд.
— У меня такое впечатление, что вы знаете больше, чем говорите!
По лицу Броны пробежала характерная для него усмешка, однако он ничего не сказал.
Журналист не настаивал. Он все еще не мог избавиться от какого-то неясного чувства недоверия. Это чувство исчезало на некоторое время, а потом из-за какого-нибудь жеста, взгляда или небрежно брошенных слов собеседника снова начинало беспокоить его.
Поэтому Хемпель перешел к другому вопросу, который его волновал.
— Надо как можно скорее сообщить в милицию о событиях этой ночи.
Брона медленно повернулся к нему. Его лицо, заслоненное широкими полями шляпы, оставалось в тени, и Хемпель не мог видеть его выражения.
— А зачем?
— Прежде всего для того, чтобы проинформировать следственные органы о дальнейшем ходе дела. А потом не забывайте, что Болеша арестован по обвинению в убийстве. Последние события делают его вину очень проблематичной.
— Почему?
— Как это почему?! — возмутился журналист. — Трудно сидеть под арестом и одновременно бегать ночью по подземелью! Я не могу себе представить, что здесь действует шайка. Я убежден, что убийца Процы и наш противник одно и то же лицо.
— Откуда такое убеждение? — спросил Брона.
Хемпель замолк, удивленный. В душе он должен был признать, что Брона прав: никаких конкретных доводов в подтверждение своего тезиса он не имел. Но уже просто из упрямства стоял на своем.
— Откуда? Оттуда, что существование шайки в таком узком кругу лиц, как у нас, быстро было бы раскрыто.
— Я не утверждаю, что вы неправы. Даже наоборот, я тоже думаю, что здесь действует один человек. Но надо понимать, что это только субъективное убеждение. А ваш последний аргумент слаб, и я могу тотчас же его опровергнуть.
— Прошу! — вызывающе бросил Хемпель.
— Шутки с Шароткой были организованы группой людей. А разве существование этой «шайки» так легко было раскрыто?
— Вы правы, — признал журналист.
— Не исключено, что и в данном случае действует, если не шайка, то преступник, сообщник Болеши, который после его ареста продолжает начатую совместно акцию. Я не вижу поводов, по которым надо было бы так поспешно обнародовать события минувшей ночи.
— Как же так?! А вы не опасаетесь, что таинственная личность просто может сбежать? Тогда не будет никаких шансов его схватить! Главной цели он уже достиг — добыча у него в руках. Кто знает, может, он уже теперь далеко от нас!
— Ну он не дурак, чтобы сделать такую глупость.
— Глупость? Почему?
— Очень просто: убегая, он сразу себя выдаст. Я уверен, что наш противник настолько сообразителен, что понимает это. Да и зачем ему спешить? Если он досрочно покинет пансионат, описание его внешности дойдет до всех железнодорожных станций, до всех постов милиции. В таких условиях, вопреки вашему мнению, у него было бы мало шансов избежать ареста. А пока мы не знаем, кто это, противник имеет над нами перевес. Не беспокойтесь, наш таинственный «товарищ по отдыху» будет сидеть тихо до конца смены и выедет вместе со всеми, если только...