Утренний кофе профессор пил вместе с матерью и советницей. Затем он поднимался в свою комнату и работал до обеда. Около него постоянно должен был стоять графин с водой. Казалось, он избегал услуг: Иоганн никогда не пользовался звонком. Если вода казалась ему недостаточно свежей, он сам спускался вниз и наполнял графин свежей водой.
Утром четвертого дня принесли письма на имя профессора. Генриха не было дома, и Фелиситу послали наверх. Она нерешительно остановилась у двери: в комнате слышался женский голос.
— Доктор Бем говорил мне про глазную болезнь вашего сына, — мягко говорил профессор, — я посмотрю, что можно сделать.
— Ах, господин профессор, такой знаменитый врач, как вы...
— Оставьте это! — прервал он говорившую так резко, что она испуганно замолчала. — Я приду завтра и осмотрю вашего сына, — добавил он мягче.
— Мы бедные люди, наш заработок так мал...
— Вы уже два раза говорили об этом, — нетерпеливо прервал ее профессор. — Идите, мне некогда... Если я буду в состоянии помочь вашему сыну, то я это сделаю, прощайте.
Женщина вышла, и Фелисита переступила порог комнаты. Профессор сидел за письменным столом. Он видел, как вошла молодая девушка, и, не отрываясь от работы, протянул руку за письмами.
— Кстати, — спросил он Фелиситу, — кто убирает мою комнату?
— Я, — ответила девушка.
— В таком случае я должен просить вас быть поосторожнее. Мне бывает неприятно, если какая-нибудь книга сдвинута со своего места, а теперь я вовсе не могу найти одну из них.
— Как называется эта книга? — спросила она спокойно.
На серьезном лице профессора мелькнуло что-то вроде усмешки.
— Вы едва ли ее найдете, это французская книга. На корешке написано: «Крювелье. Анатомия нервной системы».
— Вот она, — указала Фелисита. — Она лежит на том же месте, куда вы ее положили. Я не беру ваши книги.
Профессор быстро повернулся к молодой девушке и посмотрел ей прямо в лицо.
— Вы знаете французский язык? — быстро спросил он.
Фелисита испугалась: она себя выдала. Она не только понимала, но и свободно говорила по-французски: старая дева научила ее. Необходимо было сказать правду — эти стальные глаза не отрываясь смотрели ей в лицо и обнаружили бы ложь.
— Я брала уроки, — ответила она.
— Ах, да, я и забыл, до девяти лет. Значит, вы еще не все забыли?
Фелисита молчала.
— Вас прежде воспитывали иначе, — продолжал профессор, — но у моей матери и у меня были на это свои основания. Поэтому-то вы и презираете нас как своих мучителей, не так ли?
Одно мгновение Фелисита боролась с собой, но раздражение победило, и она холодно ответила:
— У меня на это достаточно причин.
Брови Иоганна нахмурились, но затем он, вероятно, вспомнил те нелюбезные слова, которые ему как врачу часто приходилось выслушивать от нетерпеливых пациентов. Поэтому он спокойно ответил:
— Вы более чем откровенны! Вы очень дурного мнения о нас, но мы сумеем утешиться.
Он снова принялся читать письма, и Фелисита удалилась. Когда она подошла к открытой двери, взгляд Иоганна последовал за ней. Прихожая была залита солнечным светом, и фигура девушки вырисовывалась на нем, как картина на золотом фоне. Ее формам еще недоставало мягкости и полноты, присущих развившейся женской красоте, но линии казались плавными, а движения очень грациозными. Удивительнее всего были, однако, волосы. Они всегда казались каштановыми, но благодаря солнечным лучам приобретали оттенок красноватого золота. Профессор снова углубился в работу, но течение его мыслей нарушилось. Он недовольно потер свой лоб, выпил стакан воды, но все напрасно. Наконец он рассердился, бросил перо на стол, взял шляпу и спустился с лестницы. Перо лежало не на своем месте и его не вытерли, как обычно. До педантизма аккуратный ученый оказался рассеянным.
— Мама, — сказал профессор, заходя по дороге к матери, — пожалуйста, не посылай мне больше эту девушку. Предоставь это Генриху, а если его не будет дома, то я могу и подождать.
— Видишь, — торжествующе ответила госпожа Гельвиг, — ты уж через три дня не можешь больше выносить ее физиономии, а меня заставил терпеть ее около себя девять лет.
Сын молча пожал плечами.
— Ведь уроки, которые она брала до смерти отца, окончились с поступлением ее в городское училище? — спросил он.
— Что за глупые вопросы, Иоганн! — рассердилась госпожа Гельвиг. — Я подробно писала тебе об этом и говорила.