Я встал, обошел кругом и внимательно осмотрел можжевеловый куст. Он занимал площадь не менее квадратной сажени и был, по-видимому, очень стар. Среди его густых и высоко разросшихся колючих ветвей виднелось множество старых пеньков от ветвей давно усохших и сломанных.
Пан Тадеуш молча следовал за мной с топором и заступом в руках.
— Знаете что, пан Тадеуш, — сказал я, — нам двоим эта работа будет, пожалуй, не под силу; я к ней совершенно не привычен, а для вас она может быть и вредна.
— Мне тоже это кажется, — отвечал он, — ведь, раньше чем начать копать, нужно выкорчевать весь этот куст, а уж это одно чего стоит.
— Тогда вот что, позовите человека два рабочих из усадьбы, только пусть за ними сходит сестра; вы знаете, что нам с ней, как владельцам имения, не следует оставаться одним на этом месте.
— Тогда, если панна Ольга будет так любезна, я попросил бы ее приказать Варельяну прислать сюда немедленно Архипа и Макара.
Ольга ушла, а мы с паном Тадеушем снова сели на верхнюю скамейку. Я испытывал такое ощущение, точно находился вблизи покойника: даже курить не хотелось.
Через несколько минут Ольга вернулась, а за ней явились два молодых здоровых работника.
Под руководством пана Тадеуша они дружно принялись за работу. Один нагибал ветви куста, другой срубал их топором. Скоро весь куст был срублен и в виде большой бесформенной кучи зелени лежал на середине площадки.
Копать мы решили в ширину всего куста, и тут-то и началась каторжная работа. В земле, казалось, было больше корней, чем самой земли. Все они широко разрослись по всем направлениям и страшно перепутались.
Можжевельник рос тут, по-видимому, в течение многих десятков лет. Пан Тадеуш, по крайней мере, говорил, что, когда он увидел его в первый раз, он был таким же широким и разросшимся, как и во время нашего приезда.
Работать приходилось не столько заступами, сколько топорами, и, когда солнышко стало склоняться к западу, мы углубились в землю не более, как на поларшина.
Пришлось работу отложить до утра.
Отпустив Макара и Архипа, мы пошли ужинать, и я все время думал о том, а что будет, если мы под кустом ничего не найдем?
На следующее утро мы снова принялись за работу немедленно после чая.
Попросив пана Тадеуша послать за рабочими, я нарочно прошел вперед и очутился на площадке один. Я сел на верхнюю скамейку и стал прислушиваться к своим ощущениям.
Стояло прекрасное августовское утро. Сквозь густую листву дикого сада прорывались приветливые лучи недавно взошедшего солнышка и испещряли площадку, всю утопавшую в тени, небольшими светлыми пятнами.
Над зеркальной водой протоки медленно ползли полоски тумана, а широко раскинувшиеся луга с купами деревьев подернулись мягкой голубоватой дымкой.
Кругом было так тихо и так хорошо, и на душе у меня было хорошо. Я отчетливо чувствовал, что Борки — это прелестный уголок, с которым никогда не следует расставаться. Зимой можно работать в городе, а летом отдыхать здесь.
И жизнерадостность, и энергия, и душевный покой охватили все мое существо. Я не испытывал ни малейших неприятных ощущений, которые всегда преследовали меня в этом месте.
Я встал.
«Место поисков выбрано правильно», — подумал я и смелыми и решительными шагами направился к яме.
Вдали аллеи, приближаясь к площадке, показались пан Тадеуш и Ольга, за ними шли Архип и Макар с инструментами.
В утренней прохладе работа закипела. Вокруг ямы медленно рос целый вал черной пахучей земли, перемешанной с множеством обрубков корней; но когда солнышко стало сильно припекать, мы успели углубиться не более, как на один аршин, считая от поверхности земли. Корней по-прежнему была масса, что делало работу очень тяжелой.
Сделали перерыв для обеда и отдыха, а с трех часов дня опять принялись за работу. К вечеру корней стало значительно меньше, а черная земля начала понемногу переходить в песок.
Мы были уже на глубине почти полутора аршин, но никакого признака останков еврейки не было.
Начало смеркаться. Работу пришлось прекратить.
Та энергия, которая охватила меня с утра, начала заметно падать, и опять на душе росло опасение того, что мы роем не там, где нужно.
Я решил копать до двух аршин глубины, а затем… я не знал, что будет затем.
XII
НАХОДКА
Я провел ночь беспокойно и, проснувшись до восхода солнца, прошел на площадку и сел на верхнюю скамейку.
Еще когда я выходил из своей комнаты, я слышал, что Ольга тоже встает, а через несколько минут и она пришла следом за мной в сопровождении своих обеих телохранительниц.
Ольга села около меня, а девушки, робко держась за руки, боязливо заглядывали в огромную яму. Слух о производимых нами работах уже разнесся по усадьбе, но цель этих работ оставалась для всех неизвестной. Конечно, все думали, что мы ищем какой-либо клад.
— Пошли девушек домой, — шепнул я Ольге.
Она не то с удивлением, не то с испугом взглянула на меня, но сейчас же исполнила мою просьбу.
Мы остались вдвоем.
Ольга теснее придвинулась ко мне. Я чувствовал, что она и за себя, и за меня боится. Мы молча просидели несколько минут, но все было благополучно, и Ольга постепенно успокоилась.
— Ну, что? — спросил я ее.
— Не страшно, — отвечала она, — а тебе?
— И мне не страшно; а знаешь, почему?
— Почему?
— Потому, что мы находимся на правильном пути и копаем именно там, где нужно. Поняла? — добавил я, шутливо трепля ее по плечу.
— Поняла, — отвечала она весело.
— А теперь пить чай и за работу.
И, взявшись за руки, как дети, мы весело побежали вдоль липовой аллеи.
Огибая угол дома, я на минутку приостановился и прильнул лицом к стеклу. Красивые глаза еврейки пристально смотрели на меня, и в них выражалась та же мольба, но она на этот раз показалась мне тихой, кроткой и полной надежды.
Под этим взглядом на меня опять хлынула волна энергии и уверенности в успехе.
После чая мы снова принялись за работу. Корней осталось уж совсем немного, и яма быстро углублялась.
Вдруг что-то едва слышно звякнуло под заступом Макара. Он нагнулся, покопался рукой в земле и поднял какой-то маленький твердый предмет. Это была небольшая граненая бусина, не то из стекла, не то из какого-то состава. Она, вероятно, потеряла свой блеск, но вполне сохранилась.
— Э, да тут еще есть такие, — сказал Макар, опять наклоняясь к земле.
Я спрыгнул в яму. Осторожно разгребая землю руками и разминая ее комья, мы собрали с одного места штук двадцать таких бусин различной величины. Очевидно, это было рассыпавшееся ожерелье с постепенно уменьшающимися в размере бусинками. Конечно, оно могло принадлежать только женщине.
Я взял лопату у Архипа, и мы с Макаром принялись разгребать землю с особенной осторожностью.
Вскоре я наткнулся на довольно твердый предмет и стал бережно сгребать с него землю. Это была плечевая кость руки. Она совершенно потемнела и имела густой пепельный цвет. Кость еще была цела, но при самом ничтожном усилии она несомненно разломалась бы на части.
Я долго рассматривал ее, вертя в руках, и на душу мою сходили и радость и успокоение.
И Ольга, и пан Тадеуш, и Архип, вылезший из ямы, столпились около самого ее края, жадно глядя широко открытыми глазами на мою находку.
— Пан Тадеуш, — сказал я, — есть у нас совершенно чистый и хороший ящик?
— Конечно, есть. Архип, — обратился он к работнику, — беги скорей в каретник. Там, знаешь, стоит несколько ящиков; принеси самый чистый и самый лучший.
Архип побежал; я, между тем, продолжал раскопки, работая больше руками, чем лопатой.