Пока я не знал, что то же, что испытывал я, испытывает и Ольга, я мог считать это явление субъективным, причина которого кроется во мне самом, но теперь мне было ясно, что эта причина была объективна, а раз это так, раз она вне нас, то ее нужно было найти и уничтожить во что бы то ни стало.
Когда я в это утро шел с сестрой через двор к утреннему чаю, Ольга взяла меня под руку и крепко ко мне прижалась.
— Спасибо тебе, милый, — говорила она, — ты так обо мне заботишься. Мне теперь совсем, совсем не страшно. Варя мне очень понравилась; она, по-видимому, славная девушка, как и Параска, а плавает положительно как рыба.
— Очень радуюсь, — отвечал я, трепля сестру по руке, — смотри только, ни одного шагу не делай в дикий сад одна и никогда ничего от меня не утаивай, чтобы я всегда мог своевременно прийти к тебе на помощь.
Ольга была очень послушной девушкой, и с этого дня я ни разу не встречал ее в районе дикого сада иначе, как в сопровождении ее обеих телохранительниц.
VI
ВТОРОЕ ЯВЛЕНИЕ
Итак, мне предстояло найти причину того, что так безжалостно отравляло нашу жизнь в усадьбе.
Нелегко искать даже и тогда, когда знаешь, что ищешь, но что же именно должен был искать я? Я не мог дать на это совершенно никакого ответа. Ведь об этом было бы даже стыдно кому-либо рассказать, так как всякий, пожав плечами, назвал бы нас слабонервными барчуками, которые боятся остаться в саду одни даже на несколько минут и притом среди белого дня.
Ведь ходят же пан Тадеуш и пани Вильгельмина в обусловленные между нами часы на пристань купаться, и ничего, а мы чего-то боимся.
Пришлось ограничиться тем, что занять выжидательную позицию в надежде, что откуда-либо прольется свет на это странное явление, и я ждал, за Ольгу же я не мог не радоваться. Принятые мной для охранения ее меры дали прекрасные результаты; она ожила, к ней возвратилось ее обычное веселое настроение, которое, как я заметил, как будто покинуло ее вскоре после случая с поздним катанием на лодке.
На вопрос мой о том, не испытывает ли она на площадке своих прежних ощущений, Ольга со смехом ответила мне, что она со своим конвоем поднимает во время купания такой шум и беготню, что ей совершенно бывает не до неприятных ощущений.
Ничего подобного, однако, я не мог сказать про себя, и стоило мне войти на площадку, как меня немедленно охватывало жуткое и гнетущее ощущение того, что тут кто-то есть или был сию минуту.
Иногда я нарочно задерживался там; ходил по площадке по разным направлениям; шарил вокруг нее между кустами; медленно удалялся и приближался к ней по аллее и по заросшим густой травой дорожкам.
Долго этих опытов я производить был не в силах и под конец всегда поспешно уходил в сторону старого дома, чтобы скорей увидеть или услышать людей и вздохнуть свободной грудью, и мне начинало казаться, что это странное, мучительное, доводящее меня до положительной паники чувство достигало своего наивысшего напряжения и полной невыносимости по мере приближения к можжевеловому кусту.
Один раз на площадке застала меня Ольга, сопровождаемая своими двумя девушками. Я сейчас же ушел, чтобы предоставить им возможность порезвиться на том самом месте, где я сам испытывал такие страдания, и мне было до невыносимости больно, что две простые крестьянки, даже не сознавая этого, вполне охраняют Ольгу от того, от чего не могу охранить ее я, интеллигентный мужчина во цвете сил, брат, который готов был отдать всю свою жизнь за сестру.
Я уныло брел к старому дому, и в голове у меня опять копошилась мысль о возможности избавиться от всего этого, уехав в город, но я упорно гнал эту мысль от себя, во-первых, потому, что Ольга заметно крепла и поправлялась, а во вторых — что подобное бегство, без видимой и понятной причины, представлялись мне положительно постыдным.
Оставалось терпеливо ждать, но, как оказалось впоследствии, ждать нужно было совсем уж не так долго.
Ближайшая почтовая контора, в которую направлялась корреспонденция, адресованная в Борки, находилась в местечке Калиновичи, через которое мы проезжали, когда ехали с вокзала.
Каждую неделю два раза пан Тадеуш посылал мальчика верхом за почтой, и, чтобы не утомлять коня, эта посылка производилась всегда перед вечером.
В описываемый день почта немного запоздала, и мы получили ее уже за ужином.
Зачитавшись газет в своей комнате, я не заметил, как наступила уже поздняя ночь. Ольга давно спала. Я улегся и потушил лампу.
Луна вступала в свою первую четверть и освещала фруктовый сад, который был хорошо виден из моего окна, и я почему-то загляделся на деревья, облитые мягким светом.
Вдруг мне показалось, что точно светлое облако проплыло мимо моего окна. Я приподнял голову с подушки и стал присматриваться, и мне снова показалось, что прямо перед моим окном, должно быть, у края грядок разбитого Ольгой цветника, стоит какая-то белая фигура.
Я сел на кровати и протер глаза. Да, перед окном действительно стоял кто-то в белом.
Я встал и осторожно, чтобы не разбудить Ольгу, дверь в комнату которой оставалась открытой, стал пробираться к окну.
Фигура двинулась влево и исчезла за косяком.
Я быстро подбежал и, приложив лицо к самому стеклу, посмотрел влево. Там никого не было. Правда, сквозь просветы винограда, обвивавшего террасу, которая была мне хорошо видна, как будто мелькнуло что-то неопределенное, светлое, но это могло мне и показаться.
Я вернулся и лег. Мои нервы были не в порядке.
«Плохо дело, — думал я, — вся эта глупая история, кажется, начинает доводить меня до галлюцинаций».
Я долго не мог заснуть, но когда утром пробудился от веселого голоса Ольги, то чувствовал себя прекрасно и даже серьезно не вспоминал о ночном происшествии. Мало ли что могло почудиться, особенно при столь обманчивом лунном свете.
Но на следующую ночь повторилось почти то же самое. Я почему-то лег позже обыкновенного и едва начал дремать, как вдруг широко открыл глаза.
Стояла такая же лунная ночь. Так же резко обрисовывались на небе контуры фруктового сада, и на фоне его я опять увидел ту же странную белую фигуру.
Она стояла прямо перед моим окном в густой тени, откидываемой домом, и разобрать что-либо было чрезвычайно трудно.
Я опять было направился к окну, но фигура исчезла так же, как исчезла и накануне.
Я осторожно открыл окно и долго осматривался и прислушивался. Кругом было светло и тихо. Ни один звук не касался моего слуха, только какие-то мелкие кузнечики мелодично стрекотали среди листьев деревьев.
Я закрыл окно и лег. Я не могу сказать, чтобы этот, уже второй раз повторяющийся случай, меня пугал. Если он и внушал мне страх, то лишь в отношении состояния моего здоровья, так как все это я относил к области нервов.
Я боялся, что под впечатлением ощущений, так остро переживаемых мною на площадке, у меня начинаются галлюцинации, хотя последний случай заставил меня сильно призадуматься: на этот раз эта странная белая фигура показалась мне уж слишком реальной, хотя она опять находилась в тени, что лишало меня возможности ее подробно рассмотреть.
Во всяком случае, я решил приняться за исследование этого дела основательно, и осуществить это в следующую же ночь.
Я нарочно засиделся у пани Вильгельмины после ужина дольше обыкновенного, и мы вернулись домой часов около одиннадцати.
Простившись с Ольгой, я против обыкновения прикрыл дверь в ее комнату и, присев к лампе, стал просматривать какую-то книгу.
Я слышал, как Ольга укладывалась и как отпустила Параску; слышал, как закрылась дверь из коридора в ближайшую комнату на солнечной стороне дома, где жили девушки, и в доме все стихло.
Я потушил лампу и, сняв ботинки, чтобы не стучать, слегка приоткрыл окно, чтобы его можно было сразу распахнуть, и тихо уселся на стуле, поставленном около самой стенки, с правой стороны от окна.