После завтрака все вышли из кухни, а Иеремия задержался. Вдруг до него донеслись возмущенные крики Элизабет:
— Чего это тебе в голову взбрело, наглец ты эдакий?! Давай пошевеливайся! И слышать не желаю твоих отговорок!
Гадая, кому адресовалась сия гневная тирада, Иеремия направился в лечебницу. К своему великому изумлению, он увидел, как родная тетушка супруги Алена, воинственно уперев руки в бока, вовсю распекает беднягу Кита, а на десерт залепила ему звонкую оплеуху.
— Что здесь происходит, мадам? — спокойно, но решительно спросил Иеремия.
— Этот бездельник не хочет слушаться, к тому же нагло отвечает мне, — разорялась Элизабет.
— В чем все-таки дело? — по-прежнему спокойно осведомился Иеремия.
— Мне нужно на рынок, хотела вот взять этого дурачка, чтобы он мне корзинки поднес, а он ни в какую. Мол, Николас велел ему готовить мази какие-то там. Будто Николасу никак без него не обойтись. Тоже мне, незаменимый выискался! Все это отговорки, слышать их не хочу!
Новой экономке явно не терпелось навести в доме свои порядки.
— Вот уж никак в толк не возьму, отчего у мастера Риджуэя один подмастерье и один ученик, хотя по правилам Цеха он может иметь целых трех учеников. Кроме Молли, здесь никого, кто помог бы мне. Выходит, мне одной на базар бегать?
— Понимаю ваши тревоги, — стараясь говорить как можно добродушнее, ответил Иеремия. — Если позволите, я схожу с вами на рынок, мадам. Но уж оставьте мальчика в покое. В конце концов, он в ученье у мастера Риджуэя — вот пусть себе и учится на здоровье и нам всем во благо. А хлопотать по дому не его забота.
Хоть и задетая за живое словами Иеремии, Элизабет все же согласилась с предложением иезуита. Чтобы угодить ей, Иеремия забрал самую большую корзину и по пути на рынок все время старался развлечь ее разговорами. И вправду женщина оттаяла. До Ньюгейтского рынка было два шага. Когда проходили через ворота, Иеремия сунул руку в карман, извлек несколько мелких монеток и вложил их в костлявые ладони нищих, тянувшиеся отовсюду.
— И вы даете этим греховодникам деньги! — не скрывая иронии, спросила Элизабет. — Их вздернуть пора.
— И грешники тоже люди, — ответил Иеремия. — Да и в тюрьмах сидят не одни только отпетые убийцы и воры. Среди них много и ни в чем не повинных.
— О невиновных Господь позаботится.
Иеремия воздержался от ответа, и они направились к торговым рядам. По традиции в первые часы после открытия рынка домохозяйкам разрешалось выбирать куски получше, овощи посвежее и покрупнее. А потом здесь властвовали продавцы. Рынок в этот ранний час бурлил. Ученики мясников разделывали коровьи, бараньи, свиные туши. В воздухе стоял запах крови, роились мухи. Элизабет купила говядины и свиного сала, сыру и сливочного масла, соли и связку свечей у разносчика, ходившего между торговыми рядами и предлагавшего свой ходкий товар. Иеремия, воспользовавшись возможностью, прикупил себе чернил и пару гусиных перьев. Уличный певец сунул Элизабет какую-то балладу, требуя за это пенни, но она отхлестала его бумажкой по физиономии и изгнала прочь. Какая-то старуха предлагала метелки, другая сальные свечи. Повсюду в поисках отбросов толклись нищие.
На обратном пути Иеремия завел речь о Маргарет Лэкстон.
— Вы ведь наверняка знали очень многих, кто обращался за помощью к вашей сестре, мадам, — начал он. — Вам говорит что-нибудь фамилия Дрейпер?
— Дрейпер… Дрейпер… — задумчиво повторила Элизабет, припоминая. — Да, конечно, однажды к Маргарет приходил мужчина по фамилии Дрейпер и просил помочь. Это было за пару недель до того, как ее убили.
— А вам неизвестно, чего именно он хотел от нее?
— Как что? Роды принять.
— Вы не ошибаетесь, мадам?
— Да нет, я сама все слышала, — заверила иезуита Элизабет. — Правда, этот человек просил, чтобы она вошла к ним в дом незаметно. Наверняка они хотели тайно все обтяпать.
— А вам, случайно, не известно имя женщины, которой Маргарет должна была помочь разрешиться от бремени? — с надеждой спросил Иеремия.
— Нет, насколько мне помнится, имени он не называл.
— Этот человек был молодой или постарше?
— Не старый еще.
— Он назвал себя?
— Кажется, да. Постойте, постойте…
— Может, Джеймс?
— Нет, мне кажется, Дэвид.
Сделав удивленное лицо, Иеремия ничего не сказал.
Значит, молодой Дрейпер лгал. Роды имели место. Но какова судьба матери и ребенка? Впрочем, это был уже хоть какой-то след.
— То есть как это вы не ходите в церковь? — возмутилась Элизабет.
Был воскресный день, и Энн вместе с тетушкой, переодевшись в праздничные платья и аккуратно спрятав волосы под белоснежными чепцами, собрались на церковную службу. Даже Ален сменил обычную грубую одежду на красивый камзол и черные бриджи. Впрочем, как он объявил, к великому удивлению Энн и Элизабет, в церковь он не собирался.
— Значит, верно, что про вас говорят, сэр. Вы на самом деле цепляетесь за эту отжившую религию, — неодобрительно высказалась Элизабет.
— Да, — коротко бросил в ответ Ален.
Когда он смотрел вслед уходившим женщинам, в нем шевельнулось смутное предчувствие грядущих бед.
Постепенно стали появляться первые прихожане-католики, желавшие исповедаться перед мессой. Ален всех их знал, как и они его. Пока Иеремия выслушивал исповеди у себя в комнате, а Кит занимался приготовлениями к мессе, Ален оставался у дверей проследить, чтобы в лечебницу не проникли посторонние — шпики например. Хотя, откровенно говоря, особой нужды в столь строгих мерах предосторожности не было, ибо весь гнев короны был сосредоточен ныне на баптистах и квакерах, а католикам было даровано нечто вроде передышки.
Когда собрались все прихожане, желавшие принять участие в тайной мессе, Ален также направился наверх, в комнату своего друга. Иеремия успел надеть сутану, а стол, служивший ему письменным, при помощи скудных средств преобразился в алтарь, как это повелось у пасторов в Англии вот уже добрых сто лет. На столешнице расстелили скатерть под гостии, поверх положили так называемый алтарный камень с пятью крестами. Он был невелик, спокойно помещался в большом кармане, и разъезжий пастор, где бы он ни оказывался, в считанные минуты мог соорудить все необходимое для отправления католических ритуалов.
По завершении мессы прихожане так же незаметно покинули лечебницу, как и появились. Ален у дверей распростился с собратьями по вере. Почти все уже успели уйти, когда вернулись Энн и Элизабет. Присутствие незнакомцев сразу же возбудило подозрение любопытной тетушки, и она потащила за собой Энн в комнату Иеремии на втором этаже. Иезуита застали в белом католическом облачении, да еще вдобавок складывавшим в сундук «скарб Антихриста» — подсвечники, потир, блюдце для гостий. Ален, следовавший за женщинами по пятам, довольно невежливо оттеснил их в соседнюю комнату и захлопнул дверь.
— Так ваш друг и правда римско-католический пастор! — недоверчиво воскликнула Элизабет.
— Правда, — только и ответил Ален. Ему с самого начала было ясно, что тайну Иеремии никак не утаить от этих двух проныр — супруги и ее тетушки.
— Вы… Вы в своем уме? — пробормотала явно сбитая с толку Элизабет. — Вы знаете, что полагается за укрывательство католических пасторов у себя в доме? Смертная казнь! Вы играете со смертью!
— Этот позорный закон давным-давно не применяют, — хладнокровно возразил Ален.
— Нет, вы и вправду не в своем уме.
— Это уж мое дело.
— Теперь не только ваше. Кроме того, что вы себя подвергаете риску, так еще ставите под угрозу жизнь жены. Не забывайте этого, сэр.
С этими словами Элизабет повернулась и направилась в кухню. Энн, которая никак не участвовала в споре, молча последовала за ней.
Ален глубоко вздохнул. Он понимал, что неприятностей не избежать, стоило двум женщинам узнать, что у него проживает католик, да еще пастор. С тяжелым сердцем он отворил дверь комнаты Иеремии, чтобы обсудить с ним случившееся.