Мишка Топотун шёл по проезду не спеша. Его не занимали балаганы с «Осадой Севастополя». Не занимали его ни клоуны, пляшущие в пёстрых костюмах на снегу; ни быстрые карусели с деревянными тройками и размалёванными санками; ни лавки, где продаются пряники, гребёнки и ленты; ни шарманки, хрипящие на морозе возле каждого балагана…
Топотун искал Петрушку.
Вот он, знаменитый, румяный, рыжий, кукольный Пётр в красной рубашке и высоком колпаке с бубенчиком!
Из-за ширм слышится его пронзительный, гнусавый голосок:
— Ребята! Вы здесь?
— Здесь, — отвечает Топотун вместе с другими подростками и взрослыми, которых возле разукрашенных Петрушкиных ширм скопилось довольно много.
— И я здесь!
Петрушка появляется над ширмой, звенит бубенцом, кланяется направо и налево, складываясь почти пополам.
— Ого! Сколько народу! Я вхожу в моду! — Подпрыгивает и визжит: — Кричите «ура»!..
— Урра!
— Карраул!
Рядом с Петрушкой появляется Капрал в военной шапке, с красным лицом и чёрными усами. Голос у него как гром:
— Ты что шумишь, народ мутишь? Кто ты такой?
Капрал ударяет Петрушку палкой. Петрушка прыгает, бубенчик звенит.
— Я лекарь, из-под Каменного моста аптекарь.
— Вылечи меня.
— А что болит?
— В голове гудит.
— Отчего такая напасть?
— Вчерась напился всласть.
— Вылечу, — успокоительно пищит Петрушка, — вылечу, только терпеть надо.
Петрушка ныряет за ширму, приносит огромную скалку и бьёт Капрала по голове.
— Ну как?
— Ай-яй-яй! Хоть ложись да помирай!
Петрушка притаскивает тачку и увозит Капрала.
Топотун хохотал так усердно, что у него с головы картуз свалился и упал на ноги какой-то молоденькой барышне. Барышня была красивая, с прямым носиком и розовыми полными губками. Она посмотрела на полы красной безрукавки, торчащие из-под Мишкиного тулупчика, и улыбнулась.
— Послушай, мальчик, — сказала она очень приятным грудным голосом, — ты казачком служишь?
— Так точно, вашбродь, — отвечал Топотун, — в доме их скородия полковника Карабанова, что по Староконюшенному переулку, во дворовых слугах находимся.
— Как же ты попал на Новинский?
— Дворецкий Захар Игнатьич послали за свечьми. Так я досюдова и дотопал…
— А не хватятся тебя в Староконюшенном?
— А я скажу, что лавочку заперли, так, стало быть, я и побежал подалее, — бодро отвечал Мишка, — я так по всей Москве бегаю!
— А не попадёт тебе за это?
— Как сказать, иной раз и дадут по шее, — признался Топотун, — да другого некого послать, другой заблудится, вашбродь.
— Не говори мне «вашбродь», — смеясь сказала девушка, — а говори «тётя Луша». Я не барыня.
— А кто будете? — осведомился Мишка.
— Я ещё пока учусь. А буду актрисой.
— На театрах играть? А зачем на Петрушку глядите?
— Я его люблю, — сказала девушка, — за то, что он весёлый и никогда не робеет.
— Вот и я! — воскликнул Топотун.
И он изобразил, как Петрушка бьёт скалкой будочника. Девушка с интересом на него посмотрела.
— Хорошо у тебя это получается, — проговорила она, — а как звать тебя? Михаил? А не хочешь ли пряника?
Топотун хотел было сказать, что пряник, конечно, всегда дело хорошее, но вдруг замер с открытым ртом.
Он увидел студента Макарова, который учил барчука Мишеля физике, химии и арифметике.
Студент стоял позади балагана с тремя прохожими в картузах и читал им вслух что-то по бумаге. Те слушали внимательно, один, помоложе, раскрыл рот, другой, постарше, чесал за ухом, третий, пожилой, сдвинул картуз на затылок и упёр руки в бока.
Студент кончил читать, сложил лист и спрятал в портфель. Потом, однако, снова вытащил и показал какому-то мужчине в круглой меховой шапке. Затем вступил в разговор со студентом в шинели — и ему стал читать вслух. Студент смотрел на Макарова с удивлением.
— Что ты стоишь? — проговорила над Мишкиным ухом тётя Луша. — Я уже сама сходила за пряникам и принесла. Вот он, держи…
— Держи! — закричал кто-то за Мишкиной спиной. — Вот он, в очках! Недозволенное читает!
Раздался свист. Мимо мальчика, отдуваясь, пробежал какой-то лавочник с палкой в руке, за ним полицейский, придерживающий на бегу саблю в ножнах. За ними ещё несколько молодцов в тулупах и смазных сапогах.
Студент Макаров побежал и исчез за балаганами. Преследователи кинулись за ним, а Топотун бежал в хвосте, забыв и про пряник, и про тётю Лушу. Свист и крики неслись со всех сторон, заглушая музыку каруселей и шарманок.