Офицер смотрел из рамы прямо в глаза Мишелю, как будто хотел спросить: «Узнаёшь ты меня, мальчик?»
— Видите, вашбродь, — подал голос Мишка, — тут ещё и сабля есть.
Она висела ниже рамы — длинная, прямая, в светлых ножнах, с тяжёлой, изукрашенной рукоятью. Мишель с трудом разобрал буквы, вырезанные на металле: «…лейб-гвардии… полка… капитану…»
— Это не сабля, а палаш, — сказал Мишель, — и он именной, за боевые отличия.
— Да и пистолет дарёный, с серебром, — прибавил Мишка, деловито потрогав рукоятку пистолета. — Видать, капитан храбрый был…
Топотун сразу же обшарил всю каморку, нашёл ордена с лентами, несколько книг, пару шпор и начерченный тушью «План города Санкт-Петербурга» (так было написано на самом плане).
Мишель вперился в портрет. Ему казалось, что он нашёл в лице этого красивого, смуглого носатого офицера что-то знакомое.
— Кто это? — бормотал он. — Да кто же это?
И в самом деле, кто это? Как ты думаешь, мой читатель?
— Что вы тут делаете, ясные соколы?
Это был голос Трофима. Он стоял, расправив плечи, у двери чулана и грозно побрякивал связкой ключей.
Мишка потупился. Мишель, глядя прямо в суровые, голубые глаза старика, сказал спокойно:
— Трофим, кто этот человек на портрете?
Трофим нахмурился.
— Мой батарейный командир, — отвечал он.
— Это тот, которого ты при Бородине спас?
— Да, бог помог, — ответил Трофим, не глядя на портрет.
— Как его звать?
— Дмитрий Валерьянович.
— Он умер?
— Нет, жив. Я уже говорил вам, барчук, про это.
— Как его фамилия?
Трофим пожевал губами.
— Не могу сказать.
— Да где он?
— Скоро увидите его сами.
— Приедет?
Лицо Трофима вдруг разгладилось, и суровость куда-то разом исчезла из его светлых глаз.
— Да, будут скоро в Москве. А позвольте, однако, спросить, молодцы, что вы тут без спроса делаете?
— Мы саблю хотели посмотреть, — проронил Топотун, — и… то есть пистолет тоже…
— Это памятное оружие моего командира, я показывать его никому не могу. Когда разрешат, тогда покажу.
Трофим посмотрел на мальчиков и выразительно звякнул ключами. Губы его чуть улыбались.
— Трофим, — сказал вдруг Мишель звонким голосом, словно его осенило внезапно, — хочешь нам помочь?
— Это как же я могу?
— Что тут в ящике? Бумаги? Ты их держишь под замком?
— Как видите, — отозвался Трофим.
— Схорони портфель.
— Портфель? Это что такое?
— Вашбродь! — укоризненно воскликнул Топотуп.
— Не мешай, дурень, — сказал Мишель. — Трофим нас не выдаст. Расскажи про «Колокол». Да что ты мнёшься?
— Не то что мнусь, а дело тайное…
— Тогда я сам расскажу!
— Вы не так расскажете, уж позвольте мне…
Трофим выслушал всю историю с портфелем молча, низко склонив голову.
— Как там сказано про живых-то? — спросил он в конце.
— «Живых зову!»
Трофим помолчал.
— Это верно, — сказал он, — бывает, что кругом тихо лежат, будто мёртвые, а как ударит колокол, встанут и разом заговорят. Глядишь, вовсе тут мёртвых не было, все живые.
— Так как же, Трофим?
— Это верно. «Живых зову!»
Старик провёл рукой по лицу и бороде и стал разыскивать ключ в связке.
— Трофим?
— Я — Трофим… Давайте вашу колокольню. Ну и господа молодые!
Спустившись по лестнице, Мишель дёрнул Мишку за рукав.
— А ведь молодец наш Трофим, а? Долго просить не пришлось.
— Да, вашбродь, — деловито откликнулся Мишка, — сюда уж вряд ли кто полезет… Место верное!
Что бывает ночью
Самым примечательным предметом в кабинете полковника Карабанова были часы. Это были старинные часы, узкие, высокие, с узорными стрелками. Они показывали не только часы и минуты, но и дни, и месяцы. Каждые четверть часа они напоминали о себе беспощадным металлическим звоном. Внизу, сверкая, как топор, качался маятник. Налево-направо, налево-направо… При каждом взмахе раздавалось чоканье, похожее на удар в барабан.
Чок-чок. Чок-чок.
Маятник вспыхнул — погас, вспыхнул — погас.
Вместе со стуком часов стучали по кабинету сапоги полковника — он не любил сидеть на месте. Он расхаживал по кабинету, заложив руки за спину. Человек он был высокий, статный. Его белое, гладкое, холодное лицо было поднято кверху. На этом лице тонкие бакенбарды соединялись с усами. Подбородок был тщательно выбрит и решительно выдвинут вперёд.