«Только почему звук стал глухой и хриплый? — удивился Витя. Он вспомнил, что пещера изменила голос в тот момент, когда они осматривали выход наверх. Вверху стал тогда рождаться стон. Он нарастал, усиливался, и вдруг раздался взрыв, будто в горле пещеры что-то лопнуло…
Размышления Сбитнева прервала Вера Алексеевна:
— Ну, ребята, давайте выбираться на волю! — весело сказала она и стала осторожно спускаться по стене воронки.
Вот тебе и Коркин!
Возле сельской больницы собрался весь отряд. Поодаль у дороги стояли взрослые. Среди них дед Пахом, шофер дядя Гриша, продавщица Леночка и счетовод Аполлон Никитич.
Звеньевая Фрося взволнованно рассказывала:
— …Дошли мы до этого места, аж мороз по коже… Под ногами обрыв, а дальше, сколько ни светили, ничего не видно. Темнища жуткая, и гул стоит! То ли водопад подземный, то ли еще что, но только так и грохочет, так и грохочет, как на мельнице. Мы — обратно. Идем, слышим голоса. А это наши вернулись, а под ногами у них связанный бухгалтер наш, Рязанов. А он, оказывается, и не Рязанов вовсе, а иностранец-шпион.
— Вот гад!
— А ведь как подстраивался… Рубаха-парень! Поди раскуси такого.
— Под переселенца подкрасился. Из Рязани, мол, приехал.
— А еще кое-кто из наших девок по нем с ума сходил, — и все повернули головы в сторону бледной, испуганной продавщицы Леночки. Она покраснела и потупилась.
— Он, паразит, хотел и меня в свои сети затянуть, — торопился «раскрыть душу» Аполлон Никитич. — Все на мою слабость нажимал. Как вечер, так водку тащит. Думал, что я за рюмку душу продам. Все мне твердил: дескать, и одинокий ты, и бездомный, и в тюрьме побывал, жизнью обижен. Так говорит, умей ловить свое счастье. Да не на того напал! — запальчиво крикнул счетовод.
Только тут все заметили, что нос Аполлона Никитича покраснел больше обычного и глаза подернуты глянцем.
— Вы не смотрите, что я выпил немного. Может последний раз это, для очищения души, — оглядел он всех виновато. — Ведь он ее, душу-то мою, наизнанку вывернул. Мне Елизавета Петровна велела до времени потакать ему. Вот сидим, выпиваем, он мне райскую жизнь расписывает, какая ожидает меня в будущем по его милости. Я головой киваю, улыбаюсь, а у самого в душе все клокочет. Так бы схватил его и задавил на месте, — потряс Аполлон Никитич жилистыми руками. — Как после такого дела не выпить? — снова окинул он всех извиняющимся взглядом.
— Что с Федором-то, Фрося? — тронула девушку за руку пожилая колхозница.
Фрося заговорила снова:
— Ну, дальше видим, идут Елизавета Петровна с Петром и мешок со взрывчаткой тащат — в пещере нашли… Ждем-пождем, а Федора и учительницы нету и нету. Чуем, дело неладное. Кинулись искать. Долго бродили. Думали, уж и не найдем. Хотели было возвращаться, да собачка выручила. Слышим, скулит, тявкает. Пошли дальше и нашли: бегает собачка, фонарь стоит, горит, а возле него на боку лежит Федор. А кровищи под ним…
— Кто же это его?
— О, господи! Мать-то узнает, так снопом срезанным и ляжет, — всплеснула руками пожилая колхозница.
На шум из окна больницы выглянула Елизавета Петровна, прикрыла створки. Она стояла в коридоре и поглядывала на белую застекленную дверь операционной. Наконец из двери вышла седоволосая женщина-врач.
— Как там Федор, Марья Сергеевна?
— Все пока без сознания. Сейчас сделали ему переливание крови: очень много потерял. Рана опасная. Но если нож не был отравлен, спасем парня.
Марья Сергеевна что-то тихо сказала сестре в белом халате и зашла в соседнюю комнату. Там вторая сестра бинтовала плечо Шарому. У открытого окошка сидел на стуле Коркин. Лицо его было раскрашено зеленкой. Возле Васи стояла Вера Алексеевна.
— Как самочувствие? — спросила врач Николая Арсентьевича.
— Бодрое, как говорят моряки, — отшутился тот.
— Недельки через две и на ринг выходить можно будет, — посмеялась в свою очередь врач. — Хорошо, что кость не потревожена. — Она подошла к Коркину:
— Ну, а ты, молодец, как себя чувствуешь?
— Он у нас герой! — улыбаясь, кивнул головой Шарый и серьезно закончил: — Достоин правительственной награды. Буду ходатайствовать!
— Вот тебе и Коркин! Слыхали, медалью, а то и орденом наградят, немедленно доложила взобравшаяся на изгородь Зинка нетерпеливо топтавшимся внизу ребятам, — кто бы подумал?!
— Все с девчонками водился, а тут шпиона задержал!..
— У-у-у, как его разукрасили! — последовало новое сообщение. — А Николая Арсентьевича совсем не видно, — Зинка спрыгнула на землю, придерживаясь за плечо Сбитнева.
— Все лицо у Васьки в зеленке, — зачем-то пощупала она свои щеки.
— Наверное, больно ему! — проговорила Оля Пахомова.
— Поплачь, жалельщица! — насмешливо бормотнул Сбитнев, не терпевший никакой сентиментальности.
Зинка вспыхнула:
— А что? Завидки берут? Ты всегда себя таким героем ставишь!
— Дурочка… — беззлобно оборвал ее Сбитнев. — Ничего ты еще не понимаешь.
Он медленно отошел от ребят и сел на толстое бревно, лежавшее у ограды.
— И все понимаем! Не полез бы ты в пещеру — ничего бы с Васей не случилось, — заступилась за Зинку Оля. — Смельчак нашелся!.. — она повернулась к Шумейкину: — Ты чего это толкаешься, к калитке жмешься? Что тебе, места не хватает?
— Никто не толкается, — попятился Шумейкин и наступил на ногу Гале Пурыгиной.
— Ой, медведь, второй раз наступает, — вскрикнула та.
Но Шумейкин не дослушал ее. Он заметил, что дверь больницы открылась, и бросился навстречу Коркину, опережая радостно повизгивающего Тузика.
— Поздравляю, Вася! Здорово! Молодец! Я всегда знал, что ты у нас геройский!
Зинка подбежала к мальчикам и оттолкнула Шумейкина:
— Уйди отсюда! Поздравитель нашелся! Трус несчастный. В жизнь таких не видала!
Ребята окружили Коркина.
— Вася, расскажи, как ты его поймал?
— Очень страшно было?
— А он в тебя стрелял? — наперебой сыпались вопросы. Коркин ничего не отвечал. С удивленной и восторженной улыбкой на лице он только вертел во все стороны головой и быстро моргал синими счастливыми глазами.
Вера Алексеевна и Николай Арсентьевич простились у дверей больницы.
— Что ж, Николай Арсентьевич, мне пора! — сказала учительница.
— Возвращаетесь в город?
— Нет. Мы ведь только половину маршрута прошли. Сейчас едем в Лазурное. Завтра будем осматривать сталактитовые пещеры.
— Или вам мало Стонущей пещеры?
— Эта не для туристов. Пойдем с ребятами в обжитые, хоженые. А вы как, здесь остаетесь?
— Нет. Сейчас за мной приедет наша машина.
— Ну, тогда до встречи!
— До скорой встречи, Вера Алексеевна! В городе, — он крепко пожал ее руку левой рукой.
Сбитнев сосредоточенно строгал перочинным ножичком прутик, а сам, скосив глаза, наблюдал за ребятами. Они со всех сторон окружили Коркина, жали ему руки, хлопали по плечу. Сбитневу тоже хотелось поздравить Коркина, но что-то удерживало его. Он никак не мог еще убедить себя, что Коркин, этот «Ягодка», сумел совершить подвиг. А Вася уже не раз бросал на него удивленный, ожидающий взгляд.
«Еще подумает, что завидую!» — обозлился на себя Сбитнев и поднялся было с бревна, но заметил у калитки Веру Алексеевну, снова сел и стал строгать прутик с еще большим ожесточением.
Сбитнев относился раньше к учительнице с предубеждением и недоверчивостью. Он считал, что вообще всякий учитель обязательно покушается на самостоятельность ребят. Поэтому он всячески старался показать Вере Алексеевне, что не очень-то прислушивается к ее мнению. Распоряжения ее он хоть и выполнял точно, но делал вид, что для него это — нудная обязанность.