ко“ священнику, чтобы получить через него прощение. Обязанность, или же право исповедания, конечно, не должно быть признано на основании Слова Божьего, но вопрос в том, кому или перед кем мы должны исповедоваться „в проступках“. Священное Писание как в Ветхом, так и в Новом Завете дает на этот вопрос недвусмысленный ответ: „Иисус сказал Ахану: „Сын мой, воздай славу Господу, Богу Израилеву, и сделай пред Ним исповедание, и объяви мне, что ты сделал, не скрой от меня!“ (Иис. Нав. 7:19). „Если говорим, что не имеем греха, обманываем самих себя и истины нет в нас. Если исповедуем грехи наши, то Он, будучи верен и праведен, простит нам грехи (наши) и очистит нас от всякой неправды“ (1 Иоан. 1:8—9). Форма тайной исповеди, которую римская церковь приписывает кающимся (эта форма с течением времени видоизменилась), указывает весьма ясно на ее истинный характер. Исповедующий должен склониться на колени около священника, наложить крестное знамение и сказать: „Во Имя Отца, и Сына и Святого Духа. Я исповедую всемогущему Богу, непорочной Деве Марии, благословенному архангелу Михаилу, благословенному Иоанну-Крестителю, святому апостолу Петру и Павлу, всем святым и тебе, моему духовному отцу, что я очень сильно согрешил мыслями, словами и делами, вина моя, вина моя, вина моя очень велика!“ После этого признания он перечисляет разные грехи по отдельности без всяких уверток и двусмысленности. Самые неблаговидные и постыдные дела шепчутся в ухо священника, кто бы это ни был, до тех пор, пока священник не найдет достаточным держать кающегося в исповеди. Когда же священник сочтет исповедь достаточной, то исповедующийся заключает словами: „Потому я прошу непорочную Деву Марию, благословенного архангела Михаила, благословенного Иоанна-Крестителя, святых апостолов Петра и Павла, всех святых и тебя, мой духовный отец, помолиться за меня Господу Богу! Я сердечно огорчен, обещаю впредь исправиться и смиренно прошу Бога и тебя, мой духовный отец, о прощении покаяния тайной исповеди“. Исповедующийся теперь находится в полной зависимости от рук священника и его милосердия. Если ему понравится, то он может приписать кающемуся несправедливейшие упражнения покаяния или же отодвигать время прощения до тех пор, пока не достигнет своей цели». [Миллер. Указ. соч. Т. 1. С. 585—587]. В 755 году «Собор Вернский постановляет, что отлучённое лицо „не должно входить в церковь, ни принимать пищи или пития вместе с каким-либо христианином; не может оно принимать от него подарков или целовать его, или соединяться с ним в молитве, или приветствовать его“». [Робертсон. Указ. соч. Т. 1. С. 741]. Со временем эта практика получила дальнейший, более зловещий характер. «С целью поддержания и усиления церковной дисциплины среди народа, введено было различие между отлучением и анафемой, и для усиления страхов этих приговоров призывалась на помощь гражданская власть, присоединявшая к этим церковным наказаниям и наказания гражданские. Под отлучением разумелось исключение от преимуществ церкви, а более тяжелый приговор анафемы подвергал грешника проклятию. Собор Павийский от 850 года постановил, что отлученная личность должна быть лишаема права занимать какую-либо важную должность, или вообще какую-либо должность на службе государства, и должна быть лишаема обычного общения с христианами. Но анафемой налагались ещё дальнейшие наказания: виновный, против которого она произносилась, не мог принимать участия в церковных исках, не мог делать или утверждать завещания, не мог даже держать никакой собственности под ведением церкви, не мог даже получать судопроизводства в мирских судах, где требовалась клятва, так как он не допускался для клятвы. Ни один священник не мог благословить брака такого человека, ему отказывалось в последних таинствах, и он лишался права на христианское погребение… Чтобы смирить могущественных грешников, введён был интердикт, по которому целый округ или королевство подвергалось отлучению». [Робертсон. Указ. соч. Т. 1. С. 1038]. Силу папских интердиктов чувствовали на себе в разные периоды истории почти все страны Европы и даже такие могущественные, как Франция и Англия. Так во время противостояния с французским королем Филиппом II-Августом (1180—1223) папа Иннокентий III наложил на его земли интердикт. И вот «В полночь, когда священники держали в руках горящий факел, был пропет псалом для скорбящих земли, прочитана молитва за мёртвых, то была последняя молитва, так как в продолжение интердикта французскому дворянству уже запрещалась какая-либо молитва. Распятие было завешано траурной мантией, реликвии отнесены на надгробные плиты, просфоры сожжены. Кардинал, облечённый в фиолетовую траурную столу, произнёс анафему на всю землю Франции. С этого момента по всей французской земле прекратились богослужения. Доступ к небу через молитвы и жертвы был закрыт… „Как ужасно, – пишет один очевидец, – как жалко и прискорбно выглядели наши города! Двери церквей охранялись и христиане отгонялись от них, подобно псам, всякое богослужение прекратилось, тайная вечеря в воспоминание крови и плоти Христа не совершалась. Народ не имел права, как было принято, собираться вместе в празднование дня святых, телам усопших не воздавалось христианских почестей и не разрешалось хоронить по-христиански. Зловоние от них отравляло воздух, их ужасный вид переполнял живущих отвращением и ужасом… По всей стране царило глубокое молчание. Повсеместно замолчали органы и голоса тех, кто прославлял Бога славословием“». [Миллер. Указ. соч. Т. 1. С. 615]. Видя всё это, французский король воскликнул: «Я бы охотно стал магометанином! Блаженный Саладин (султан Египта – прим. А. О.), над тобой не было папы». [Там же. Т. 1. С. 616]. Но скрепя сердце и сдерживая ярость, он был вынужден смириться перед папой, приняв его условия. Подобным интердиктом, который он вскоре обрушивает на Англию, папа добивается от английского короля следующей присяги: «Я, Джон, король Англии и правитель Ирландии, по своей доброй воле и по совету моих баронов во искупление моих грехов отдаю церкви Рима, папе Иннокентию и его преемникам, королевство Англию и все права, связанные с моей короной. Отныне я буду владеть государством как вассал папы». [Миллер. Указ. соч. Т. 1. С. 626]. Двумя столетиями ранее папа Григорий VII заставил германского императора Генриха IV, осмелившегося оспаривать его политическую власть над Германией, в течении трёх дней с 25 по 27 января 1077 года стоять на снегу босым во вретище, не принимая пищи, перед его дворцом в Каноссе. [Лависс Э., Рамбо А. Эпоха крестовых походов. СПб.: Полигон, АСТ, 1999. С. 118]. Сохранилось и слёзное прошение босого, коченеющего на морозе императора, перед папой, наблюдавшим за его унижениями с высоты крепостных стен. Если вспомнить и об институте инквизиции – этом действенном орудии в руках пап, то становится понятно, что кроме животного страха перед Богом и церковью, которых представляло папство, народ к ним питать ничего другого не мог. Но вместе с этим поистине животным страхом примешивалась и сдерживаемая, тайно хранимая в сердце ненависть, которая расцвела буйным цветом в годы Великой Французской революции, когда народ с радостным остервенением стал громить католические соборы и убивать священников.