Позднее, когда будем говорить о приходе второго зверя, покажем, как саморазрушительные силы христианского государства из хаотических становятся как бы планомерными и непреложно ведут царство к власти десяти рогов зверя, имеющих разрушить великую блудницу.
Теперь мы снова обратимся к Домострою, чтобы ответить на важный вопрос, им возбуждаемый. Каким образом автором такого антихристианского произведения оказался священник и даже духовник, лицо очень почитаемое тогда народом? Что это — выродок в своем сословии или, напротив, человек характерный для священнослужителей того времени? Так как мы знаем, что Домострой Сильвестра получил всеобщее признание как руководство жизни, ответ получается совершенно определенный.
Этим устанавливается наличие ужасной материальности в священническом сословии и проистекающего отсюда жестокосердия. Где искать причину столь пагубного состояния у служителей русской церкви! Его не было в более древние времена. Причину найти не так трудно. Дело в том, что татарщина, мучительная для всего населения, для священнослужителей таковой не была. Напротив, они оказались в очень привилегированном положении. Был ханский ярлык, неоднократно подтверждаемый ханами при вступлении их на престол. Этот замечательный документ необходимо привести полностью, чтобы осветить истинное положение вещей того времени. Хан обращается к баскакам, князьям, даныцикам и всякого рода чиновникам татарским и говорит: “Жалованная грамота дается нами всему белому и черному духовенству, чтобы они правым сердцем, без печали молили Бога за нас и за все наше племя и благословляли нас, не надобно с них ни дани, ни подвод, ни корма, никакой пошлины: ни ханской, ни ханщиной; никто не смеет занимать церковных земель, вод, огородов, виноградников, мельниц; никто не смеет брать на работу церковных людей: мастеров, сокольников и др. Никто не смеет взять, изодрать иконы, испортить книги или другие богослужебные вещи, чтобы духовные не проклинали хана, но в покое за него молились. Кто веру их похулит, надругается над нею, тот без всякого извинения умрет злой смертью. Братья и сыновья священников, живущие с ними вместе, освобождаются также от всяких даней и пошлин. А кто из баскаков или других чиновников возьмет какую-нибудь, дань или пошлину, тот без всякого извинения будет казнен смертью”. В то время как пасомые — иначе прихожане храмов, жили под вечным страхом насилия и разорения имущества, пастыри могли благоденствовать и по желанию богатеть. Конечно, здесь таился тяжкий соблазн. Велика была ответственность перед Богом русских священнослужителей. Если всех разоряли татары, а их никто не смел тронуть, то сами, они должны были разорять, себя ради ближних или, по крайней мере, немало жертвовать своим имуществом ради обездоленных. Недостаточная чуткость к общему горю непременно ввергала привилегированных в объятья жадности, корыстолюбия, наконец, злобы. И вот, как явствует из свидетельства Домостроя, видные священнослужители шли не по Божьему пути. Фактически при обнищании массы населения большинству священнослужителей, в особенности сельскому, богатеть, конечно, было неоткуда. Однако, всюду, где предоставлялась эта возможность, — в городах, более зажиточных местах, вкус к наживе и жадность были характерными явлениями для духовенства, и для черного и для белого. Еще собор 1274 года, созванный м. Кириллом для суждения о различных неправильностях, отмечает появившуюся у некоторых священнослужителей “алчность к прибытку”. Особенно богатели огромные архиерейские поместья. Великие князья, начиная с Ивана III, тщетно стараются сократить аппетиты богатых из духовного звания. Иван IV на стоглавом соборе бросил тяжелое обвинение: “обители (тут, конечно, разумеются и епископы с их штатом), богатые землями я доходами, не стыдятся требовать милостыни от государя”. Тогда, епископы боролись с правительством, не желая платить государственные налоги и. защищая свои льготы, и успевали в этом вплоть до Петра I. Парод очень хорошо подметил черту духовного сословия, назвав в былине Алешу поповича — руки загребущие, глаза завидущие (конечно, эта характеристика не киевского времени, даже не времени св. Сергия Радонежского, а более поздняя).
Вместе с материальностью имущественного, порядка развивается и бездушие с жестокосердием, как свидетельствует об этом Домострой священника Сильвестра. Доброта Феодосия Печерского характерна для всего киевского периода и северного московского. Когда читаешь поучение или слова или завещания митрополитов XII, XIII, XIV веков — Кирилла, Фотия, Киприана и др., не говоря уже о святых Петре и Алексее, то на сердце становится легко, слышишь их кроткий и добрый голос, чувствуешь высокий дух! Но вот наступает XV век с его жестокостями: ослепление Василием II своего двоюродного брата, позднее его собственное ослепление Кожемякой, как месть за брата. На митрополичьем престоле св. Иона, включенный в святую четверицу митрополитов: Петр, Алексей, Иона, Филипп. И как-то странно и жутко становится на душе. Почему так не похожи деяния и чудеса св. Иона на дела наших прежних Святых. Некоторых Иона как бы приговаривает к смерти за их проступки: обличив; Иона предсказывает им смерть; и они умирают, почти в тот же день. Одному неповерившему, что дочь великого князя, бывшая при смерти, исцелена св. Ионой, митрополит говорит: да умрешь ты, вместо княжны. И тот пал мертвым к ногам св. Ионы. А полтораста лет перед этим церковь ставила в великую похвалу святому митроп. Петру, что он был “кроток в назидании, безгневен в обличении согрешающих”. Феодосий Печерский плакал, когда кого-либо обличал… Кроме упомянутого чуда исцеления дочери Василия II в житии св. Иона приводится еще одно чудо: одного человека, очень страдавшего от зубной боли, св. Иона крепко ударил по лицу. Очнувшись от удара, больной ощутил, что зуб его перестал болеть. А вот уже не чудеса, а отношение св. Ионы к подчиненным: епископа полоцкого он строго обличил за то, что тот в письме к нему — митрополиту осмелился назвать его братом. За неисполнение распоряжения митрополита св. Иона заковал в оковы св. Пафнутия, игумена Боровского монастыря, и бросил в темницу.
Следующий за св. Ионой митрополит посадил в ледник под палатой одного архимандрита за то, что тот разрешил братии пить богоявленскую воду после трапезы, оправдываясь тем, что канун Крещения пришелся в воскресный день. С этих пор, вообще, жестокость наказаний в священническом звании не уступает светским. Митрополиты бьют палками-жезлами являющихся к ним подчиненных. Даже знаменитого Никона — митрополита при Алексее Михайловиче — упрекали за жестокое обращение с подчиненными. При монастырях существуют тюрьмы, где заключенных для отягощения наказания морили дымом и другими тяжкими муками.
Впрочем, о жестокосердии и совершенной грубости среди духовенства нам нет нужды распространяться. Она докатилась до того времени, когда пороки общества стали обличаться в прессе, т. е. до 60-х годов XIX столетия. То, что изобразил Помяловский в своих очерках Бурсы, превосходит своей адской картинностью Дантовское путешествие в преисподнюю. Некоторым, быть может, покажется преувеличенным свидетельство Помяловского (картины бурсы будут даны нами в очерке о св. Серафиме Саров.), но вот чистый жизненный факт, изображенный историком Сергеем Соловьевым в его записках (сообщено его сыном Влад. Соловьевым*): “Духовное училище возбуждало во мне сильное отвращение (при Петров. мон. в Москве) по страшной неопрятности, бедному сальному виду учеников и учителей, особенно по грубости, зверстве последних; помню, какое страшное впечатление произвел на меня поступок одного тамошнего учителя: один из учеников сделал вовсе незначительную шалость — учитель подошел, вырвал у него целый клок волос и положил их перед ним на столе”.
* Соч. Вл. Соловьева. Т. VII, статья Сергей М. Соловьев.
В тех же записках историк правдиво, но наивно (ибо С. Соловьев как бы не подозревает ужасного смысла своих слов) говорит, что “нравы священнослужителей русской церкви стали смягчаться под влиянием западноевропейских просветительных идей, распространяемых русской прессой”. (Как известно, пресса 60-х годов XIX столетия была почти сплошь атеистическая).
Семь голов зверя
“У зверя было семь голов”, — говорится в “Откровений св. Иоанна”; далее поясняется: семь голов — это семь гор и семь царей (13, 1 и 17, 9, 10). Число семь, как мы изъяснили, означает полноту того, о чем идет речь. Значит, при приходе зверя все цари являются возглавителями его царства (духа). Гора, по толкованию св. Андрея Кесар., есть древний термин, под которым разумеется начальник церкви. Отсюда следует, что при приходе зверя с царями заодно действуют начальники церквей. Как мы отметили, нигде приход и действие зверя не наблюдается более ясно, как в России. Можно проследить все этапы его медленного воплощения.