Работа на станке ему понравилась. Смышленый от природы, не по годам пытливый и старательный, он быстро освоил азы престижной по тому времени профессии и уже через пол года получил достаточно высокий рабочий разряд. Жил он теперь в заводском общежитии, был сыт, одет, обут, мог даже немного помогать больной матери, и, главное — осуществить свою давнишнюю мечту: покупать себе книги.
И вдруг — война! Как звериный оскал судьбы. Как злобный вопль взбесившейся истории. Как грозный смерч, ломающий и коверкающий жизнь всей страны.
Не миновал этот смерч и завода, где работал Сергей. Уже в первые дни войны многие рабочие-мужчины ушли на фронт, и на смену им в цеха пришли женщины и дети, мальчишки и девчонки чуть постарше Сергея. И работать теперь приходилось, как минимум, по двенадцать-четырнадцать часов в день, а то и ночевать в цехе, под станком, подстелив под голову охапку ветоши. Но самым страшным было непроходящее чувство голода, неизбывная мысль: как бы чего поесть. И все же Сергей не отчаивался. Молодость позволяла переносить любые трудности. А когда при заводе открылась вечерняя школа, он, не раздумывая, поступил в нее, чтобы закончить среднее образование. И не просто отсиживал там положенные часы, а умудрился в течение двух лет сдать все экзамены за три класса и весну Победы встретить с аттестатом зрелости.
Потом был геологический факультет университета. То, что могло бы остаться самым светлым воспоминанием его юности. Ведь что стоила только преддипломная практика на Северном Урале, где он, исполняя обязанности младшего геолога, совершенно самостоятельно открыл перспективное хромитовое оруденение и в первый раз в жизни поцеловал самую красивую однокурсницу, сероглазую Марину Масленникову. Да так бы оно и было. Ведь той же зимой Марина согласилась стать его женой, а заведующий кафедрой минералогии официально пригласил его к себе в аспирантуру. А дальше… И надо же было ему написать небольшую эпиграмму на одного из партийных бонз. Он и написал-то ее просто так, чтобы только посмешить своих друзей и думать не думал, что из-за этой писульки его вдруг вызовут повесткой в НКВД. Но там ему быстро объяснили «смысл содеянного», и из кабинета следователя он уже не вышел.
Потом был суд. И не подлежащий обжалованию вердикт: десять лет лагерей без права переписки.
А сразу вслед за этим — долгие недели тряски в душном, вонючем, переполненном зеками товарном вагоне, спешная ночная высадка под непрерывный лай собак и щелканье ружейных затворов на глухой безлюдной станции, изнурительнейший многодневный марш по топкому, гудящему от кровососов всех мастей лесному бездорожью и наконец сам лагерь где-то в забытом Богом углу сибирской тайги.
Глава третья
Лагерь этот был, по-видимому, какого-то особого назначения. Располагался он в котловинообразной лощине, окруженной густым хвойным лесом, где на небольшой, километра полтора-два в поперечнике, поляне, окаймленной несколькими рядами колючей проволоки со сторожевыми вышками, стояло несколько низких, в рост человека, бараков для заключенных, два бревенчатых дома для охраны и начальства, небольшой хозяйственный двор с кладовой, кузницей и конюшнями для лошадей и огромное приземистое сооружение с высокой дымовой трубой, что было, должно быть, какой-то фабрикой или чем-то в этом роде.
Все эти строения были приурочены почему-то к бортам котловины, а вся ее центральная часть была изрыта бесчисленными канавами, ямами, закопушками, горбилась кучами свежевырытой земли, что придавало ей сходство с беспорядочно эксплуатируемой горной выработкой. Впрочем, так оно, оказывается, и было. Все заключенные лагеря с утра до позднего вечера копались в этих ямах, отыскивая какие-то камни, поступающие в переработку на «фабрику».
А вот что это были за камни, Сергей так и не узнал. Дело в том, что его с самого начала определили в так называемую хозгруппу, в обязанности которой входило снабжение лагеря водой и дровами, ремонт и наладка рабочего инвентаря и инструмента и, что было самым кошмарным, почти ежедневное захоронение трупов умерших зеков.
Ютились «хозяйственники» тут же, при хоздворе, спали вместе с лошадьми в конюшне, и всякий контакт их с зеками, занятыми на земляных работах, был категорически запрещен. Охрана строго следила за этим и беспощадно пресекала любые разговоры, так или иначе касающиеся работы в котловане и на фабрике.