Наконец настал день, когда он почувствовал себя почти совсем здоровым. Тетка Феня заранее купила для него билет, отвезла на лошади на станцию, и он без всяких происшествий, как самый обыкновенный, ничем не отличимый от других пассажир занял место в плацкартном вагоне скорого поезда. Жалко было только, что там, у безымянного ручья, осталась сумка сержанта с таинственным письмом. Но, как знать, может, он еще вернется туда и воскресит тайну таежного лагеря…
Глава пятая
Отыскать квартиру брата Гнедина не составило труда. Он жил в самом центре города, в большом элитном доме, и уже через минуту Сергей стоял перед изящной металлической дверью, на которой красовалась небольшая бронзовая табличка с его именем.
Дверь ему открыла молодая красивая девушка.
— Простите, мне нужно видеть Петра Ильича Гнедина, — несмело произнес он, невольно любуясь юной красавицей.
— Так проходите, проходите, пожалуйста, — проворковала та, сияя обворожительной улыбкой. — Вы двоюродный брат Петра Ильича, так ведь? Я сразу вас узнала.
— Узнали?.. — не мог не растеряться Сергей.
— Ну да. Он, правда, почему-то никогда не рассказывал о вас. Не говорил даже, кто вы, кем работаете, где живете. Но я видела ваше фото.
— Понятно. А с кем я имею честь?..
— Да, мы же не познакомились еще. Я — Ольга Павловна Ланина. А вы, как я понимаю, Сергей Владимирович Гнедин?
— Да… — неопределенно промямлил Сергей, окидывая взглядом роскошно обставленную гостиную.
— Так вот, — продолжала Ольга, не переставая мило улыбаться, — мы были очень близки с Петей. Он и я… Словом, мы жили в гражданском браке…
— Постойте, а почему «были», «жили»?
— Да, вы же не знаете. Теперь уже год, как Пети нет в живых.
— Как нет в живых?!
— Погиб. Я была тогда в турпоездке, в Италии. А когда вернулась… — глаза Ольги наполнились слезами, она всхлипнула — А когда вернулась, узнала, что он убит. Убит прямо здесь, в своем кабинете…
— Но кому и зачем понадобилась его смерть?
— Кто знает… Он ведь был, как вам известно, сотрудником института атомной физики. И, как физик-теоретик, работал больше дома, работал в области весьма деликатной. Это, по-видимому, и явилось причиной трагедии. Ведь преступники не тронули ни вещей, ни драгоценностей, ни денег. Исчез только архив Пети, его научные записи. Так что судите сами…
— А каковы были выводы следственных органов?
— Было и следствие. Меня без конца вызывали на допрос. А в результате — ничего! Мне оставалось только поставить ему памятник.
— Ну, а вы сами?
— Что я сама? Петя оставил завещание. И поскольку у него не было, кроме вас, никаких родственников, а вы были где-то за тридевять земель, я стала единственной наследницей и этой квартиры и всего прочего, включая его сбережения. И теперь вот…
— Вы где-то работаете?
— Я художница. Просто член Союза художников. Здесь, в квартире, и моя рабочая мастерская. Позже я покажу вам. А теперь… Кстати, а вы надолго к нам, может быть, насовсем или только проездом? Простите мое любопытство. Но ведь мы, можно сказать, почти родственники.
— Да…
— Так каковы ваши планы, Сергей Владимирович?
— Как вам сказать… Это будет зависеть… Вы не позволите мне позвонить от вас по телефону?
— Сколько угодно. Пройдите вот сюда, в кабинет. А я организую пока чай и вообще…
Она прошла на кухню, а он, чуть помедлив и немного уняв вдруг охватившее его волнение, поднял трубку и набрал заветный номер. В уши ударили зловещие длинные гудки. Казалось, им не будет конца. Сергей даже вспотел от тревожного предчувствия. Но тут в трубке что-то громко щелкнуло, и далекий, но бесконечно милый, до боли знакомый голос произнес:
— Алло, вас слушают.
Сергей с трудом перевел дыхание.
— Марина?
— Да, я. А кто это?
— Марина, это я, Сергей.
— Какой Сергей?
— Ты что, уже и голос мой не узнаешь?
— A-а, Сережка! Вот новость! Ты что, освободился? Совсем?
— Да… Я здесь, в нашем городе и хотел бы…
— Постой! Выслушай меня сначала, — голос в трубке стал сухим и жестким. — Так вот, я уже год, как замужем. Слышишь? У меня хорошая крепкая семья, и нам лучше не видеться больше. Не видеться совсем. Ты понял меня?
— Понял… — еле выдавил из себя Сергей, кладя трубку на рычаг и опускаясь в кресло.
Из груди его готов был вырваться душераздирающий вопль: «Вон! Вон из этого города, который и на этот раз не принес ничего, кроме горя и страданий».