Снаружи оказалось свежо. Глубоко вдохнув прохладный ночной воздух, я облокотилась о невысокий забор и запрокинула голову. Наверху помигивали крохотные огоньки звезд. Далеко впереди возвышались скалы, чернота которых выделялась даже на фоне ночной тьмы.
– Возьми платок, девочка. – Спустившись с крыльца, Грэтта протянула мне предмет, который я бы скорее назвала коротким шарфом. – У нас обманчивые ночи. Кажутся теплыми, а простыть легче легкого.
– Спасибо. – Я накинула платок на плечи и сразу же зябко поежилась. То ли сработал рефлекс, то ли действительно сама не заметила, как замерзла. – Я вас все-таки разбудила?
– Я чутко сплю. Да мне много и не надо, – успокаивающе добавила она в ответ на мой виноватый взгляд. – Скажи лучше, что с тобой творится. Я же понимаю, что просто так никто всю свою жизнь не переворачивает. Это как-то связано с твоей больной спиной?
Я криво усмехнулась. Ничего-то от нее не скроешь.
– Связано, – подтвердила я, устремив взгляд в темноту.
– Что с ней?
– Да исполосовали не так давно.
Я все еще смотрела в ночь, но слышала, как Грэтта охнула.
– За что?
– Да так… Это даже смешно.
И я рассказала то, о чем и словом бы не обмолвилась ни с Диком, ни с Анной.
Смешно мне не было. У одного из посетителей библиотеки украли подвеску. Среди наших клиентов попадались весьма богатые люди, и подвеска эта, как выяснилось, была очень дорогой. Обвинили отчего-то меня, хотя реальные улики отсутствовали. Не говоря уж о том, что первый попавшийся дилетант не сумел бы снять с человека подвеску так, чтобы тот не заметил. А у меня, ясное дело, подобных навыков не было и быть не могло. Словом, то ли дело было сфабриковано, то ли после того, как произошло ограбление, власти решили, что удобнее всего свалить все на темную.
Когда мне в первый раз предъявили обвинение, я даже не слишком испугалась, настолько нелепой и шитой белыми нитками казалась вся официальная версия. Разумеется, я получила возможность высказаться перед следователями и даже принесла рекомендации с места работы. Меня заверили, что в деле разберутся, и я ушла, почти успокоенная. А две недели спустя меня вызвали снова. И зачитали документ, согласно которому моя вина считалась доказанной и я приговаривалась к «облегченному варианту» наказания – пятнадцати ударам плетьми на площади перед мэрией, но без последующего тюремного заключения. Благодаря хорошим рекомендациям и отсутствию прежних судимостей. На официальном подтверждении приговора стояло две подписи – Лувера Сента, тель-монского градоначальника, и Александра Уилфорта, некой большой шишки из столицы.
Все еще веря в законодательную систему Настрии, я отправилась к градоначальнику с прошением о пересмотре дела. Прошение передал помощник, я же осталась снаружи, дожидаться, пока меня пригласят для беседы. Дверь помощник оставил приоткрытой, поэтому я хорошо услышала возмущенное восклицание Сента:
– Чтобы я еще и рассматривал апелляцию какой-то темной библиотекарши?! Эти темные совершенно обнаглели за последние годы! Пора напомнить им, где их настоящее место.
Разумеется, дело повторно не рассматривалось. Выходя на площадь, я думала только об одном: надо сохранить лицо. Надо принять произвол светлых, сохранив чувство собственного достоинства.
После второго удара о чувстве собственного достоинства я забыла. Осталась только боль и стремление как-то ее пережить. Из глаз градом покатились слезы. Я рыдала и орала, словно маленький ребенок.
Потом спину и пострадавшее правое плечо кое-как лечили, но, уж конечно, не привлекая для этого лекарей, применяющих в своей работе светлую магию. А едва ко мне вернулась способность самостоятельно подниматься с кровати, я стала собирать вещи. Градоначальник решил напомнить, где мое настоящее место? Что ж, он был прав. Оно действительно не здесь. Но, к счастью, еще существовала земля, где темные не являлись людьми второго сорта. Туда-то я и направилась.
И сейчас, сколь бы сильно ни удручало меня тяжелое положение, в котором пребывали жители Темного Оплота, я ни секунды не сомневалась в правильности принятого решения. Пускай мое будущее скрывалось пока за пеленой неизвестности, пускай мое материальное положение окажется куда хуже, чем я когда-то рассчитывала, пусть гречневая каша станет самой роскошной едой на моем столе. Зато я буду знать, что являюсь равноправным гражданином в своей стране. Что не должна ни перед кем оправдываться за цвет своих волос. И что в этой непростой жизни мы с соседями будем делиться последней тарелкой той самой каши, а не строчить друг на друга лживые доносы.