— А можно я сфотографирую снимок? — спросила Света, доставая из рюкзачка фотоаппарат и не решаясь просто попросить снимок.
— Сфотографируешь снимок? — удивленно переспросила Вячеславовна. — И что это у тебя получится? Забирай уж на память о материной подружке. Ты очень похожа на свою мать в дни ее молодости. Смешная такая была девчонка, бойкая. Все песенку какую-то напевала прибалтийскую, говорила, бабушка в детстве научила.
— Бабушка? — Пораженные девчонки выдохнули это слово одновременно.
— Ну да, сказала, бабушка… А эту Светочкину фотографию я часто вижу — я с нее на памятник портрет заказала. Я ведь не просто похоронила соседок да забыла: и поминки такие устроила, что вся улица диву далась, и могилки в порядке содержу. Так что мне этот дом не даром дался. Я его уж и побелила, и в порядок привела. До забора только руки не дойдут. Сын все обещает помочь, да никак не соберется заменить.
— По этому забору мы вас и нашли, — улыбнулась Светлана, пряча фото в рюкзачок. — Спасибо вам за рассказ, за обед. Нам пора уже.
— А то оставались бы на пару деньков погостить, — как-то по-матерински предложила им вдруг женщина, еще пару часов назад бывшая вовсе незнакомой. — Внуки у меня на море, так что одна скучаю. Пирожков напечем, на кладбище сходим.
После того как девочки решительно отказались принять предложение, хозяйка проводила их до калитки, и они пошли в сторону вокзала, до которого, как выяснилось, всего-то было минут десять ходу.
— Настоящая казачка эта Вячеславовна, — высказала младшая сестра свое первое впечатление от визита. — Черноглазая, черноволосая, полная, статная… Борщ, пироги.
— Тогда получается, что соседка ее молодая была не настоящая казачка? — насмешливо возразила Евгения. — Светловолосая, зеленоглазая, худая. Ни тебе борща, ни пирогов.
— Знать бы еще, кто мы с тобой такие, — рассмеялась Светка и озадаченно добавила: — Черт, зря мы не попросились в туалет.
Глава 7. Море, девственность и брак
Сестры Смирновы лежали на гальке у самой кромки Черного моря и блаженно расслаблялись, подставляя солнцу незагорелые тела. Вчера у них выдался тяжелый день. Из Тихорецка сначала добирались на автобусе до Краснодара, решив, что так все же быстрее, чем на поезде, а потом чудом вскочили в последний отходящий рейсовый «Икарус» на Геленджик и прибыли в город уже в одиннадцатом часу вечера. Выбирать жилье в это время суток особо не приходилось, и, боясь остаться на ночь под открытым небом, они остановились в первом же дворе, на воротах которого увидели картонную табличку с надписью в стиле «что слышим, то и пишем»: «Здаетца комната».
«Комната» оказалась сколоченным из фанеры однодверным шкафом, ибо исходя из архитектурного замысла и габаритов сооружения назвать его жильем можно было только с большой натяжкой, да и то при наличии богатого воображения. Напротив входной двери стояла пионерская тумбочка, зажатая с двух сторон железными койками, которые, в свою очередь, тремя сторонами плотно упирались в фанерные стены. Внутреннее убранство «шкафа» завершалось мутноватым куском зеркала с неровными краями, висящим над тумбочкой, и ситцевой занавеской, прикрывающей незастекленную квадратную прорезь в фанерной стене. Подразумевалось, что это окно.
Подобными «комнатами» был загроможден весь двор, между ними расположились колченогие столики, рукомойники и пара холодильников, стоящих прямо под открытым небом. Тут же на протянутых между деревьями веревках сушилось постельное белье, купальники и полотенца. За одним из столиков господа отдыхающие глушили водку, закусывая свежими овощами и нарезанной крупными кусками вареной колбасой. Сестры немедленно получили приглашение от уже изрядно набравшихся парией присоединиться к компании и почли за благо ретироваться.
Ночной Геленджик, превратившийся в одно сплошное нескончаемое кафе, встретил их разномастной толпой и разноголосой музыкой. Люди прохаживались по набережной, сидели за столиками и дергались в ритме льющихся из динамиков песен. Причем часто получалось так, что танцоры оказывались буквально «меж двух огней». На одной площадке звучала ностальгическая композиция в духе дискотеки восьмидесятых, в соседнем заведении ансамбль «вживую» исполнял нечто зажигательно-латиноамериканское. Впрочем, подобное наслоение мелодий, близкое к подлинной какофонии, вполне позволяло отдыхающим танцевать, прислушиваясь не к звукам колонок и инструментов, а к собственной внутренней ритмике.