Повсюду девушки встречали сочувственные взгляды. И все же любопытства было больше, чем сострадания в тех скорбных масках, которые торопливо натягивали на свои лица сотрудники компании, как только им сообщали, что Евгения и Светлана — дочери погибшей на днях коллеги. Сестер откровенно внимательно разглядывали, словно пытаясь запомнить, с тем чтобы в следующий раз узнать при встрече, хотя девушки видели всех этих людей впервые и продолжение знакомства предполагалось едва ли.
— И надо ж было такому случиться… Бедная Танечка… Вы ж теперь совсем одни остались?.. А вы и по матери, и по отцу родные сестрички? — выспрашивала кассир, пожилая женщина с редкими фиолетовыми волосами, медленно отсчитывающая пятисотенные и сотенные купюры из двух разных пачек. — Очень уж вы непохожи.
— Родные. И по матери, и по отцу, — холодно ответила Евгения, которая этого пусть и изредка, но все же иногда задаваемого им вопроса почему-то не любила.
— Бедные девочки, — как-то уж очень жалостливо и оттого не слишком естественно произнесла кассир, уставившись при этом на торопливо запихиваемые Женей в кошелек деньги так, будто купюр ей было жальче, чем сирот, и горестно вздохнула.
А сестры одновременно машинально взглянули на свои отражения в продолговатом зеркале, облепленном по периметру наклейками от марокканских апельсинов. Да, непохожи. У старшей волнистые каштановые волосы, у младшей цвета соломы и прямые. Но даже не эти существенные различия во внешности создавали ощущение непохожести сестер. Более плотную и широкую в кости Евгению строгое выражение лица с резко очерченными линиями носа и губ делало гораздо взрослее ее лет. Тогда как Светлана, тоненькая и хрупкая, смотрелась наивным подростком, чьи черты были неяркими и слегка размытыми. Что было сейчас у сестер общего, так это припухшие от слез глаза, разные по форме и цвету, но с одинаковым застывшим в них выражением неуверенности в себе и печали.
Избегая дальнейших неудобных вопросов, которые уже буквально витали в воздухе и вот-вот могли быть заданы неуемно любопытной к чужому горю кассиршей, девочки поспешно покинули бухгалтерию и двинулись к парадным дверям, но были окликнуты Вероникой.
Секретарь тоже протягивала им деньги:
— Возьмите вот две тысячи. Это я маме вашей была должна.
— Вы у нее занимали? — почему-то удивилась Светлана.
— Нет. Я колечко у нее купила, — ответила девушка и выставила перед собой тонкую руку с коротко остриженными ногтями без признаков маникюра. На безымянном пальце в бьющих сквозь оконное стекло ярких солнечных лучах посверкивало некрупным алмазом золотое колечко в форме кленового листа. — Это Татьяна Александровна тебе, Женя, к восемнадцатилетию покупала, но сначала ошиблась и взяла на размер меньше, а в магазине отказались обменять. Потом она тебе купила такое же, но побольше, а это вот мне продала. У меня тогда всей суммы не было, постепенно выплачивала… Необычное, правда?.. — Миловидное лицо Вероники просто светилось, пока она любовалась своим приобретением.
Евгения засунула деньги в боковой кармашек сумки, закрыла молнию и мельком взглянула на свое кольцо. Она еще не успела привыкнуть к дорогому подарку и к тому, что совсем как взрослая носит настоящий бриллиант. Перед тем как девушки покинули офис компании, секретарь успела сказать, что начальнику уже известно о гибели сотрудницы. Анатолий Андреевич страшно огорчен, он очень ценил Татьяну Александровну как доброго человека и преданного интересам фирмы работника, и как только вернется из командировки, обязательно к девочкам наведается.
— Мы не зайдем в магазин купить мне босоножки? — спросила Света, когда они вышли на залитый июльским солнцем центральный проспект города. Просительные интонации ее голоса носили трогательно-жалобный оттенок, словно девочка и не надеялась на положительный ответ. Его и не последовало.
— Как-нибудь в другой раз, — строго сказала Женя. — Не до того сейчас, да и нечего с такими крупными деньгами в кошельке по магазинам разгуливать.
Света не решилась возразить. Она взяла левую руку сестры в обе ладошки, некоторое время вертела ее то так, то этак, ловя ограненным камнем солнечные лучики, потом с легким вздохом разочарования произнесла: