Выбрать главу

С этими словами они оставили Флешера.

На лестнице их нагнал Отто Ян. Он не был так бледен, как всегда, был хорошо одет и радостно улыбался, отчего лицо его приобрело незнакомое, чуждое выражение.

— Скажите Карташеву, что я спасен! — почти кричал он. — Я уже продал альфа-пигмент и получил задаток! Пять тысяч марок! Пять тысяч марок! Скажите, что Карташев будет моим компаньоном… Я очень прошу!..

Силин остановился, долго смотрел на чуждое ему теперь, заискивающее и нелепо-радостное лицо Яна и насмешливым голосом, в котором, однако, звучали горькие ноты, сказал по-русски:

— Изыдите вы, торгующие наукой! Изыдите из храма науки, вы, сребролюбцы и убийцы!

С этими словами он отвернулся от Отто Яна и погрозил кулаком в пространство.

ДУЭЛЬ СТАРЦЕВА

(Из жизни русских студентов)

I

В физической лаборатории Сорбонны было тихо, как в церкви. Почтенный Бути, прозванный «воспитателем королевских сыновей», обходил студентов. Высокий, строгий старик в безукоризненном черном сюртуке и неизменных черных лайковых перчатках подходил к работающим студентам и расспрашивал о ходе опытов и исследований. Гладко выбритое лицо профессора с щеткой седых волос над высоким лбом и холодные, серые глаза были бесстрастны. Никогда польза было угадать, доволен ли он результатами работы или сердится. Он уходил так же спокойно и величественно, как и приходил, оставляя после себя смутное впечатление недосягаемости и какого-то величия.

В присутствии профессора умолкал всегда нервный, увлекающийся Ледюк и только тогда возвращался в «первобытное состояние», когда шаги «воспитателя королевских сыновей» затихали в конце галереи Дюма.

По мере того, как прояснялось лицо добрейшего Ледюка, в лаборатории становилось шумнее и веселее. Какой-то красавец-марселец принял развязную позу, встал в проходе между столами и запел, приплясывая, веселую фривольную шансонетку, последнюю новинку «Chat noir»[18].

Из дальнего угла совершенно неожиданно глубокий, могучий баритон подтянул ему и тотчас же покрыл маленький тенорок француза, стыдливо умолкшего.

Но баритон сразу оборвал песню и вдруг пропел другое, чуждое для слуха присутствующих.

Это были привольно-безнадежные слова Лермонтовского «Демона»:

На воздушном океане Без руля и без ветрил Тихо движутся в тумане Хоры стройные светил…[19]

Оглушительные аплодисменты были наградой певцу. Он вышел раскланиваться.

Это был широкоплечий юноша, лет двадцати двух-трех, с густыми русыми волосами и проницательными и веселыми глазами. Одет он был в длинный, серый халат, из выреза которого выглядывал белый крахмальный воротничок и большой черный бант.

Поклонившись, он уходил на свое место, улыбаясь приветливо кивающему ему головой Ледюку, но его остановила молодая девушка в таком же сером рабочем халате. Огромный узел великолепных светло-русых волос едва умещался на ее затылке и тяжело опускался на стройную шею.

Девушка протянула певцу две красные гвоздики, а он, взяв цветы, сказал по-русски:

— Ну, теперь держитесь, Вера Михайловна. Проходу нам не дадут с вами: засмеют зубоскалы здешние…

— Ничего! — улыбнулась она. — И так дразнят. Да ничего — выдержим как-нибудь, Николай Львович!..

Все разошлись по своим местам, и работа пошла обычным чередом.

Уже начало смеркаться, когда из дальней комнаты лаборатории пришла к ним Вера Михайловна. Она были одета в темное суконное пальто английского покроя и в широкополую серую шляпу, украшенную спереди огромным цветком эдельвейса. Девушка натягивала перчатку на левую руку и, кивнув обоим товарищам головой, проговорила:

— А бы засиделись сегодня? А то бы пошли вместе к Дювалю на Буль-Миш?

— Надо для «воспитателя королевских сыновей» одно определение сделать, — ответил барон, надевая пенсне. — А вы все-таки, Вера Михайловна, не забудьте, что у меня сегодня журфикс…

— «Все-таки» я не забуду! — засмеялась девушка. — Вы, Николай Львович, будете?

— Барон пригласил меня, и я приду после заседания в клубе, — ответил Старцев. — У нас сегодня в славянском клубе первое собрание под моим председательством.

— Monsieur le president… — сказала она насмешливым тоном и присела, как школьница. — А петь, г-н председатель, будете?

— Если общество пожелает… если вы прикажете, — поправился он, улыбаясь и идя вслед за ней.

Когда девушка ушла, барон Раух опять вздохнул и, сняв пенсне, закатил глаза.

— Если бы у меня была уверенность, что Вера Михайловна… — начал он.

Ему не дали докончить крик и быстрые шаги бегущего студента.

— Товарищ Старцев! Раух! — кричал, вбегая в лабораторию, маленький, юркий хохол Педашенко. — Бегите на выручку! Немцы затевают скандал, их очень много, а нас двое, причем с нами Вера Михайловна и еще студентки. Мы…

Но Старцев уже не слушал. Он торопливо сбрасывал халат, который трещал при каждом его движении. Стянув его и на ходу уже надев пиджак, Старцев, не ожидая товарищей, побежал к выходу. На площади, перед храмом Сорбонны, стояла группа людей. Старцев сразу заметил Веру Михайловну. Она стояла, опустив голову, а какой-то грузный, краснощекий студент, наклоняясь к ней, старался заглянуть в лицо. Человек пять других заграждали доступ русскому студенту, который обращался за помощью к толпе, собравшейся на тротуаре, но из любопытных никто не желал вмешиваться и, пожимая плечами, они ухмылялись, следя за происходящим. Две девушки стояли рядом с Верой Михайловной и не уходили, так как студент, при первом же шаге, хватал их за руки, стараясь удержать.

Старцев быстро шел в сторону этой группы. Его не заметили, так как он обошел площадь и сразу очутился рядом с Верой Михайлов ной и ее подругами.

— Идемте, сударыни! — сказал он по-французски, и они пошли.

Краснощекий студент опешил и громко выругался по-немецки.

Старцев сразу повернулся и, подойдя к студенту, сказал ему холодным, звенящим голосом:

— Слушайте, коллега! Мы, русские, знаем европейские языки, но мы не привыкли, чтобы при наших женщинах так называемые интеллигентные люди произносили ругательства.

— Что это такое? — крикнул немец, сжимая кулаки.

— Ничего особенного. Только то, что вы должны извиниться перед дамами и немедленно для собственного вашего блага убраться отсюда, куда вам будет угодно!

— Я не желаю извиняться… — опять закричал немец и подошел вплотную к Старцеву.

— В таком случае, — сказал мрачным голосом Старцев, — mesdames, я вас очень прошу на минуту отвернуться.

С этими словами студент коротким, но сильным толчком в грудь немца отбросил его от себя, и тотчас же два быстрых, ловких удара по шляпе и затылку свалили противника с ног. Подоспевшие Педашенко и Раух с оставшимися студентами вступили в схватку с немцами.

Бежали, размахивая белыми палочками, всевидящие полисмены, и вскоре вся компания, кроме девушек, очутилась у комиссара.

При выходе к Старцеву подошел побитый им студент и протянул согнутую пополам визитную карточку.

— Я — Бильдер, Вилли Бильдер из Потсдама, вызываю вас на дуэль. Сабли… Три дня срока… Мой адрес ваши секунданты найдут на моей карточке.

Он приподнял шляпу и ушел с независимым видом, громко насвистывая бравурный марш.

Стар отправился в славянский клуб.

II

Собрание было многолюдное. Толпа студентов разных славянских народностей возбужденно обсуждала выступление немецких товарищей на лекциях в различных учебных заведениях Парижа. Об этом Старцев ничего не знал, но понял, что нападение Бильдера на русских студенток имело несомненную связь с общей тактикой немногочисленных, но сильно сплоченных немецких корпораций.

вернуться

18

…«Chat noir» — «Черный кот», знаменитое кабаре на Монмартре (1881–1897). В рассказе, возможно, имеется в виду одноименное заведение, открывшееся на бульваре Клиши в 1907 г.

вернуться

19

Тихо движутся в тумане — Так у автора, вместо «Тихо плавают…»