Но тот даже не оглянулся и быстро прошел вперед.
Дома Старцев нашел записку от Веры Михайловны:
«Приходите завтра после урока у Патино, — писала она. — Я очень боюсь за вас и хочу перекрестить вас перед дуэлью».
Письмо это обрадовало и тронуло его.
Он решил на другой вечер зайти к Вере Михайловне.
Следующий день прошел в упражнениях, и Старцев не уходил от капитана.
Когда уже стемнело, Патино подошел к студенту, хлопнул его по плечу и сказал, кисло улыбаясь:
— Мой друг, мы сделали все, что от нас зависело; однако, я не нахожу, чтобы у вас были особенные способности к физическим упражнениям вообще, а к фехтованию в частности. Вы, зато, обладаете одним несомненным достоинством: вы очень сильны, а потому вот вам мой совет. Как только скрестите сабли, дуйте Бильдера с плеча, колотите его, рубите, машите саблей, как дубиной — ничего! Пусть защищается, а вы бейте и не давайте ему опомниться и перейти в нападение. А теперь, мой друг, до завтра! В 6 часов утра мы заедем за вами…
Выйдя от Патино с невеселыми мыслями, Старцев побрел к себе, так как перед посещением Веры Михайловны ему нужно было переодеться.
— Улица Вожирар, 13… — услышал он знакомый голос.
— Слушайте, сударь! — крикнул Старцев. — Мне это надоело, наконец! Кому вы указываете этот адрес, и кто там живет?
— Улица Вожирар, 13… — тем же грубым и невозмутимым голосом произнес субъект и юркнул в какую-то пивную.
Старцев постоял, подумал, а потом сразу решил идти. Он взглянул на часы. Был десятый час. Николай Львович заторопился и, подозвав фиакр, поехал.
Тринадцатый номер по улице Вожирар оказался рядом с католическим университетом. Огромный, тяжелый дом старой архитектуры был весь в надстройках. Узкий проход вел во двор, откуда подымались лестницы. Двор был слабо освещен светом, падающим из окон нижнего этажа, и Старцев не знал, куда ему идти. У одной двери, ведущей на лестницу, он заметил белую дощечку и какую-то надпись. Он подошел и с трудом прочитал:
— Maître des armes!..
— Учитель фехтования!..
Старцев даже вскрикнул, — таким странным было это случайное совпадение. Да в было ли оно случайным?
Николай Львович не успел ответить на этот вопрос, так как на лестнице хлопнула дверь, какая-то женщина вышла на площадку и, заметив Старцева, сказала:
— Пожалуйте сюда! Вас ждут.
Он попал в сплошную темноту. Он громко шаркал ногами, нащупывая пол и боясь оступиться, пока наконец в глубине длинного коридора не мелькнул свет.
Женщина открыла дверь, и студент из темноты попал в ярко освещенную комнату. Сводчатая, с низким нависшим потолком и узкими, ушедшими в толстые стены окнами, она была увешана оружием.
Кривые турецкие сабли, старинные мечи, палаши, шпаги разных образцов, рапиры и эспадроны, бердыши, копья, секиры и алебарды, даже утыканные шипами палицы покрывали все стены и стояли в углах.
Старцев не заметил, как откуда-то к нему вышел очень высокий человек, почти гигант. Он был совсем седой, и его белые волосы красиво падали на кожаную куртку, протканную на груди стальной проволокой. Кожаные панталоны и высокие желтые сапоги дополняли костюм старика, не спускавшего горящего взгляда с посетителя.
— Отлично! — сказал он. — Я знаю все. Дайте руку!
В голосе его звучало приказание и, повинуясь ему, студент протянул руку. Старик нагнулся и начал внимательно изучать линии складок на ладони Николая Львовича.
— Отлично! — повторил он. — Долгая жизнь… У вас завтра дуэль с Бильдером?
Не дожидаясь ответа, старик продолжал:
— Я хочу научить вас двум ударам! Они уложат Вилли Бильдера… они уложат его!
Он снял со стены два прямых палаша и поглядел на их лезвия. Один из них он протянул Старцеву.
— Это настоящие боевые сабли. Вы видите? Я хочу доказать, что я — мастер своего дела и могу быть вам полезным. Рубите меня!
Старцев ударил. Тот принял удар и крикнул:
— Сильнее!
Удары сыпались чаще и энергичнее; наконец, видя, что старик с непостижимой уверенностью парирует каждый удар, Николай Львович размахнулся и ударил со всей силы. Лишь только его клинок коснулся палаша учителя, оружие дрогнуло в руке Старцева, кисть повернулась так, что могла сломаться, а сабля со звоном и дребезжанием отлетела в сторону.
— Это один удар! — крикнул старик. — А второй уже смертельный.
Он показал студенту этот удар, быстрый и неуловимый, как молния, и бесшумный, как прыжок хищного зверя. Он всякий раз приходился около сонной артерии и был неотразим.
Николай Львович так увлекся упражнением в этих двух ударах, что, только когда пробило полночь, он спохватился и стал прощаться.
— Чем я могу отблагодарить вас? — спросил он старика.
— Мне ничего не надо, кроме вашей победы! — ответил тот. — Или, впрочем… Впрочем, зайдите сюда до субботы и спросите Мариетту Греко. Она передаст вам письмо, а вы исполните мою просьбу, которую я изложу в нем. Будьте завтра спокойны и не торопитесь. Никто не устоит перед этими ударами.
Старик проводил студента до двери и вывел на лестницу.
Не переодеваясь, он поехал к Вере Михайловне. Она ждала его и беспокоилась.
— Я вас очень, очень прошу — откажитесь от дуэли!
Говоря это, она сложила руки на груди и смотрела на него глазами, полными слез.
— Теперь уже поздно! — ответил он.
— Значит, вы меня не… — грустно произнесла девушка.
Старцев вспыхнул и, взяв ее руку, долго держал в своих, а затем поцеловал и сказал:
— Не бойтесь за меня! Мне ничто не угрожает…
Вера Михайловна тяжело вздохнула. Они не возвращались больше к вопросу о поединке и говорили о посторонних вещах, словно ничего особенного не произошло.
Затем Старцев стал прощаться.
— Господь с вами! — сказала девушка и трижды перекрестила студента, крепко прижимая свои пальцы к его лбу и груди. — Господь с вами!..
Столько тепла, любви и тревоги за него было в голосе девушки, что Старцев, не отдавая себе отчета, привлек ее к себе и целовал ее глаза, губы и густые, душистые волосы.
Уже алело небо, когда они расстались. Вера Михайловна стояла у окна и крестила Старцева, пока он, махнув ей шляпой, не свернул в боковую улицу.
Тогда она встала на колени и, глядя на вспыхнувшее небо и мчащиеся по нему облака, горячо шептала почти забытые, простые и трогательные слова молитвы.
Едва Старцев успел вымыться и переодеться, явился Рулицкий.
Он был сосредоточен и необыкновенно мочалив.
— Мне очень тяжело, что придется быть свидетелем поражения славянина немцем! — сказал он, когда они уже мчались в моторе к месту дуэли.
Патино только пожал плечами и поднял брови.
— Быть может, и не побьет меня Бильдер, — произнес веселым и задорным голосом Старцев. — Знаете, я намерен его победить!
Секунданты переглянулись, а глаза Патино, казалось, говорили:
— Перед дуэлью, со страха это бывает. Заговариваются люди…
Всю дорогу они молчали.
На полянке их уже ждали противники и врач.
Бильдер в сером спортсменском костюме и белой шляпе громко хохотал и проделывал разные акробатичные штуки. Двое таких же, как он, краснощеких и толстошеих студентов были его секундантами. Молодой, тщедушный доктор в стороне раскладывал свой саквояж, доставая из него бинты, вату и разные склянки.
После первых приветствий Патино сказал:
— Еще рано… Однако, я думаю, мы можем начать?..
Противники сбросили куртки и рубашки и остались обнаженными до пояса.
Старцев был совершенно спокоен, чем вызвал неподдельное к себе уважение Патино.
— Он или совсем дурак, или храбр, как лев! — шептал он Рулицкому, вытягивая вперед руку с эспадроном.
— Начинать! — скомандовал он и тотчас же отскочил в сторону.